Усилием воли Рамиэрль оторвал взгляд от распростертого тела и увидел благообразного старца в белых одеяниях, заступившего дорогу чему-то или кому-то. Старик стоял в позе творящего боевые заклятия мага, опираясь на украшенный ослепительно сияющим шаром посох и властно и грозно протянув свободную руку в направлении врага. Причем врагом этим опять-таки был он, Рамиэрль. Он видел себя со спины, одетого в одежду эландского маринера, в правой руке была шпага, в левой... Что же было в левой?
С руки старика в белом стекла шаровая молния и устремилась вперед, Роман поднял шпагу, чтоб ее отразить, но вместо клинка оказался сверкающий луч. Свет ударился о свет, и все накрыла черная волна. Головная боль стала нестерпимой, и Роман все же прикрыл глаза, а когда сумел взнуздать свою волю, в зеркале не было и следа залитой кровью комнаты и двух Романов. Разведчик вздрогнул, столкнувшись глазами с яростным взглядом Эмзара. Сзади зеленела кромка леса, значит, лето или поздняя весна. Роману показалось, что он узнал рощу на берегу Ганы, но не был уверен. Как бы то ни было, это была Тарра, и там шла война.
Король Лебедей взмахнул мечом, и некто в сером опрокинулся навзничь, но Эмзар вместо того, чтобы идти вперед, отступил к лесу. Нападавшие – явно люди, лица которых скрывали повязки, двинулись вперед, а десятка полтора эльфов, среди которых Роман узнал Нидаля, около полусотни гоблинов и столько же таянцев в черных с серебром доломанах, умело и безжалостно отбиваясь и не теряя строя, шаг за шагом пятились к спасительной чаще. Эмзара заслонил высокий темноволосый юноша, схватившийся с широкоплечим воином в кожаной куртке, умело орудовавшим кривой широкой саблей. Бой шел на равных, пока в схватку не вмешался гоблин с тремя серебряными птицами на плече.
Роман горько усмехнулся: раньше корбутские гоблины полагали, что бой должен вестись один на один, но враги слишком часто били в спину. Уже Стефан Горный понял, что с подлецами и предателями не церемонятся, а война между его наследниками и северянами-ройгианцами научила горцев безжалостности. Десятник
[117]
от души рубанул подставившего бок противника. Тот свалился, обливаясь кровью, «серебряный« перешагнул через него и бросился сразу на двоих, а гоблин прыгнул вперед и вбок, успев подхватить раненого товарища.
Теперь бой шел среди деревьев. И тут Роман понял, почему Эмзар отступал. По лицу самого ретивого из нападавших хлестнула березовая ветвь, тот едва успел защитить глаза, как на него обрушился целый град ударов. Рамиэрль знал это заклятие, превращающее мирные березки и осинки в страшных и почти неуязвимых противников. В конце весны переполненные жизненными силами деревья становились особенно грозными воинами. Сталь была больше не нужна. Зеленая магия – более действенное оружие. Роман вновь мельком увидел Эмзара, склонившегося над раненым, за спиной король Лебедей все еще носил кинжал с синей рукояткой, а затем все заполонило седое северное море.
Что ж, второе видение понятнее первого, Эмзар в союзе с южными гоблинами и таянцами по-прежнему стережет Варху. Нэо был уверен, что запримеченный им «серебряный» – Ежи Гардани, сын таянского короля и наследник престола. Когда они с Норгэрелем вступили в Ночную обитель, Ежи было лет пятнадцать, сейчас ему вряд ли больше двадцати – двадцати трех. Значит, они отсутствуют лет пять, в худшем случае – восемь. Не так уж и страшно, если огонь Вархи горит по-прежнему и если они отыщут дорогу. Здравый смысл подсказывал на этом и успокоиться: подобные упражнения будут стоить самое малое трехдневной лихорадки, но Роман не спешил закрыть окно.
Из неласковых волн к небу поднялась башня, словно вылепленная из свинцовых туч. Прибой с ревом бросался на ее стены и отступал, вода, журча, стекала вниз, обнажая некое подобие лестницы, а затем новое, увенчанное пеной чудовище разбивало лоб о твердыню. Взгляд Рамиэрля скользил все выше и выше, пока не коснулся распахнутого окна, спиной к которому стоял повелитель затонувшего Эланда, сгинувший император, Скиталец...
Рене Аррой был не один, приглядевшись, Рамиэрль узнал Клэра. Эти двое о чем-то разговаривали, затем Рене откинул со лба прядь белых волос и засмеялся, весело и беззаботно, как в былые дни.
Видение растаяло, уступив место богатой, но мрачноватой комнате, по стенам которой было развешано оружие. На широкой кровати странно скорчился темноволосый человек. Лица видно не было, но Роман узнал позу. Именно так в день их первой встречи сидел младший брат Эдмона Тагэре, помочь которому он поклялся. Рамиэрль не знал, что произошло, но ощутил чужую боль и отчаянье столь же остро, как в памятный вечер на Эльтовой скале. Тогда он нашел слова, вернувшие отчаявшегося мальчика к жизни, но сейчас...
«Расскажи мне все», – сказал он некогда Александру, но теперь их разделяют великие барьеры, радужные мосты, множество миров, а связывает тонкая ниточка поддерживаемого из последних сил заклятия. «Услышь меня, пойми, поверь«, – некогда умолял Эрасти Кэрна. «Услышь меня!» – мысленно крикнул Рамиэрль из Дома Розы, хотя это было глупостью, абсурдом, простительным романтичному несмышленышу вроде Аддара, но не ему, тысячу лет идущему тропой крови, предательств, интриг.
Брат Эдмона не мог его услышать, докричаться через Зеркало невозможно. То, что Александр поднял голову, было простым совпадением. Эльф увидел пустые, ничего не выражающие глаза, из которых словно бы вытекла жизнь, жесткие складки у рта, запекшуюся кровь на прокушенной губе. «Что же с тобой случилось, – крикнул он в равнодушное зеркало, – что, во имя Звездного Лебедя?!» Сандер рванул и без того расстегнутый воротник, в руках у него оказалась какая-то вещица. Рамиэрль видел, как на шее проступила алая полоска, рывок был столь сильным, что лопнувшая цепочка содрала кожу. Александр Тагэре поднес к глазам нечто, оказавшееся медальоном, затем открыл его, вынул темную прядку, медленно подошел к камину, бросил локон в огонь и вновь скорчился на медвежьей шкуре, глядя на пляску пламени.
Роман разорвал заклятье и долго сидел, глядя на алые и желтые цветы, а потом потянулся к лютне.
Что ж, любовь и боль родные сестры, брат Эдмона. Ты стал взрослым, ты стал воином и мужчиной, и тебя предала женщина. Так бывает. Ты оплакиваешь свою любовь, я тоже всю жизнь буду оплакивать свою. Тут помощников нет и быть не может, разве что время, но ты счастливее меня, ведь время лечит лишь смертных... Любовь, если она сильна, чаще приносит страдание, чем счастье, но не изведавшие любви живы лишь наполовину, и потому любовь благо, даже когда кажется проклятием.
2887 год от В.И.
21-й день месяца Зеркала.
Арция. Мунт
Несмотря на громкий стук, сменившийся треском и грохотом, Сандер проснулся не сразу. Когда неподъемные веки открылись, над ним стоял Рафаэль, на лице которого читалось неописуемое облегчение. Герцог прижал руку ко лбу, приходя в себя. Он помнил все, но острая, нестерпимая боль улеглась, уступив место грусти. Он всю жизнь будет оплакивать свою потерю, но он был счастлив целых три года, и этого не перечеркнуть и не украсть никому.
