Александр рывком вскочил и спиной почувствовал, что Малве повторил его движение.
– Я хватаю Лумэна, – шепнул Сезар, и Александр, возблагодарив святого Эрасти за такого друга, кивнул головой, но они опоздали. То ли Жоффруа решил, что пора заканчивать, то ли Филипп неудачно подался вперед, но спасать было некого. Жоффруа изо всех сил старался вытащить застрявший в теле клинок. Сразу не вышло, и герцог Ларрэн, придавив противника ногой, дернул еще раз. Клинок освободился, и герцог по инерции отлетел назад, врезавшись в одного из своих людей. Из раны толчками забила кровь, Филипп Лумэн попробовал приподнять голову и упал навзничь, судорожно перебирая руками сухую прошлогоднюю траву.
Сезар подоспел к лежащему раньше друга и бросился на землю, положив голову юноши себе на колени. Александр неуклюже опустился рядом. Филипп Лумэн еще жил и даже пытался говорить, Александр наклонился пониже и с трудом разобрал:
– Я просил... матушку... не убивать их... Эти... короны из соломы... наш позор...
– Молчи, – Александру было наплевать, что скажут или подумают братья, Вилльо, воины, – тебе вредно говорить.
– Все равно... – Лумэн улыбнулся, – я заплатил... за матушку... Ты счастлив... ты не должен платить... за других... Мы могли бы стать... как Анхель и Эрасти... – Он дернулся и затих.
Александр поднял голову и тоном, не терпящим возражений, словно говорил не с королем, а с вассалом, сказал:
– Мы отдадим его матери. И не так, как ре Фло... До него никто не дотронется, кроме эрастианцев!
– Что-то ты раскипятился, братец, – насмешливо скривился Жоффруа, – кто тут король, Проклятый меня побери, ты или Филипп?
– Эту падаль нужно показать всем, – вмешался Реви, – чтобы было ясно: с Лумэнами покончено. Сказано же, око за око! Три головы за три головы! В коронах из соломы!
– Нет, – сверкнул глазами Александр, – мы не должны мстить! Хватит!
– Думаете? – пожал плечами Реви. – Я бы прикончил и этого ублюдка Тартю со всеми родичами.
– Если графу Реви угодно, – холодно произнес Сезар, – я могу обсудить с ним это завтра утром, я видел тут небольшую поляну...
– Хватит! – стукнул кулаком по перилам моста король. – Все устали, извольте разойтись по палаткам и не покидать их до моего приказа. Филиппа Лумэна на похоронной телеге выставят на ратушной площади Мунта от рассвета до заката, после чего отдадут матери, которая сможет похоронить его, где и как захочет, но не думаю, Александр, что она скажет тебе за это спасибо.
– Ей не за что говорить нам спасибо, – тусклым голосом ответил Александр и, не оглядываясь, пошел к себе, все так же ощущая спиной присутствие Сезара.
2885 год от В.И.
17-й день месяца Иноходца.
Мирия. Гвайларда
Рафаэль провел вечер у старого Лючо и вернулся домой заполночь. Не лучшее времяпрепровождение для наследника престола, но Рито себя таковым уже не считал. В Мирии он не останется. Не может остаться. Больше ему здесь делать нечего. Антонио, надо полагать, с удовольствием станет готовиться к будущему правлению, а он... Он будет свободен! Если раньше мысли о побеге накатывали под настроение, после очередной ссоры с матерью или братом, то после ночи в Ллуэва маркиз Гаэтано не мог думать ни о чем другом. Вернее, не позволял, чтобы не натворить глупостей, которые уже ничего не изменят.
Он вновь и вновь переживал ту ору, самую страшную в его двадцатитрехлетней жизни. Торжествующая Дафна у постели Рено, полная отчаянной решимости Даро, преклонившая колени перед отвратительной мегерой, виноватый взгляд отца... Капустница явно дала понять: в ее руках жизнь Ренаты, и выкуп за нее один: полное подчинение герцогской семьи и немедленный уход Дариоло в обитель. Рафаэль схватился за нож, и вновь его остановили, на этот раз отец. И Рено... Рено пришла в себя, она не хотела умирать. Еще недавно гордая и смелая, она тряслась от ужаса и умоляла о пощаде. Если бы у нее хватило сил отвергнуть жертву Даро, все могло быть иначе. Рито и сейчас не сомневался, что камбала не столь уж и сильна, и что болезнь Рено можно было вылечить кровью Дафны, но и отец, и Рената были сломлены, а Даро... Даро поняла, чего от нее ждут, и не стала дожидаться, когда отец за руку отведет ее к гнусной ведьме. Она подошла сама, склонив черноволосую голову, все еще украшенную сорванными братом цветами калларии.
Что ж, он, Рафаэль Кэрна, постарается забыть последние кварты и представить свое будущее. Схватки, опасности, друзья, любовь, как он и мечтал... Все то, чего лишены сильные мира сего, но что доступно любому бродяге, не боящемуся жить. Рито не жалел, что уходит. В двадцать с небольшим редко жалеешь о прошлом, особенно если вырос то ли в церкви, то ли в тюрьме. Отдаленный родич великого бунтаря и бродяги Эрасти Церны не думал ни о спасении человечества, ни о защите слабых и угнетенных, он просто хотел жить, жить жадно, яростно и стремительно и умереть в бою с мечом в руке. Мирия для этого не годилась. Байла хороша, но для герцогского сына она под запретом, да и танцевать с быками слишком легкое занятие, чтобы заполнить им и голову, и сердце.
Рито Кэрна давно понял, что жить можно лишь на Берегу Бивней среди отчаянных морских скитальцев. Он знал, что Новый Эланд встречает чужаков без особой радости и что сначала придется доказать свое право на морское братство. Маркиз Гаэтано был готов к испытаниям. Последний, кто ушел на узком хищном корабле с белым альбатросом на синей орифламме, был Родриго Дамец, лучший из мирийских байланте. Рито тогда едва сравнялось семь, но он понял, что танцы с быками открывают дорогу на Берег Бивней. Одна беда, морские бродяги перестали заходить в Кер-Эрасти – капустницы и антонианцы окончательно запретили любые сношения с еретиками, и теперь искать их придется в Атэве. Но Рито недаром был сыном герцога. Хоть его и почитали сорвиголовой, но голова эта работала неплохо. У атэвов к хансирам
[71]
, за исключением маринеров и гидалских монахов, особой любви нет. Чтобы добиться от детей Баадука помощи, нужно знать их язык, понимать и чтить обычаи, суметь, если что, себя защитить и, разумеется, иметь при себе достаточно золота. Тогда он продержится в Эр-Иссаре до прихода эландского корабля. Рито был уверен в себе и решил не откладывать. Не сегодня-завтра в Кер-Эрасти бросит якорь «Сын садана» с очередным грузом благовонной смолы, без которой арцийские клирики что кошка без хвоста. Рито засмеялся. Какие все же ханжи. Одна мерка для себя, другая – для всех остальных... Ну, что ж, несколько дней, от силы кварта, и прощай, Гвайларда, здравствуй, большая жизнь.
С отцом он прощаться не будет. С подружками тем более, им было вместе весело, но не более того. Смех забывается быстро, вот слезы, те вспоминают долго. Впрочем, он оставит Паулине и Теодоре все свои побрякушки. Лючо отдаст, когда уляжется шум, а говорить с ними не о чем. Вот Рено он напишет, та поймет.
Рито не сомневался, что подруга герцога догадалась о его намерениях и одобряет их. Рено тоже было душно в провонявшей фимиамом Мирии, но она любила отца и ради него терпела. Потом решилась на открытый бунт и сломалась. Ей он больше ничем не поможет, так же как и Даро... Сестренка сделала свой выбор, и этого не исправишь. Хотя ей с ее красотой не Богу молиться, а мужа любить и детей рожать, но Даро с детства запугали, а теперь странная болезнь Рено, отчаянье отца... Малявка жертвует собой ради них, а от него требуют одного: не лезть, куда его не просят. Что ж, скоро он их освободит от своего присутствия.
