Базиль Гризье, граф Мо, не считал себя великим храбрецом, но страшно ему не было. Кончится все – и ладно. Еще накануне он старательно продумал, что говорить, но загодя приготовленные слова, призванные скрыть страх, не понадобилось, потому что не было страха. Не было вообще ничего, Базиль чувствовал себя не осужденным на казнь, а «странствующим во имя познания», которому удалось стать участником варварского обряда в чужой стране. Глаза видели все, но это не вызывало никаких чувств, кроме вялого удовлетворения, что умрет он все-таки по-человечески. Вот окажись на его месте Пьер Тартю, эскотцев ждало бы изумительное зрелище.
Воины в серо-черно-малиново-изумрудных плащах, сопровождавшие осужденного, хранили полную невозмутимость, но презрения на их лицах все-таки не было, презрения, с которым на него глазели жители родного города Мунта. Там казни любого из Вилльо радовались бы на полную катушку. Базиль поднял глаза к серенькому, унылому небу. Помолиться, что ли, для приличия? Да нет, зачем… Тем паче нужных молитв он не помнил, а обращение к покровителю охотников святому Юверу явно не годилось.
Процессия медленно миновала замковый двор и вышла на невысокую террасу, примыкавшую к крепостной стене. Ненавязчивый ветерок развевал странные полосатые флаги на высоких шестах, между ними на возвышении расположился Лось в окружении местных нобилей и гостей. Справа и слева от повелителя Гвары стояли тяжеловооруженные воины, среди которых Гризье заприметил и дарнийцев. У подножия помоста располагалась плаха, ниже, под террасой, толпился народ, а вверху над башнями кружили неизбежные голуби. Базиль заметил, как голова в рогатом шлеме (Рорик явился на казнь в полном боевом облачении, подчеркивая тем самым, что война для него уже идет) повернулась в его сторону и эскотец поднял руку. Стражники двинулись вперед, и Базиль последовал за ними, стараясь не споткнуться в своих скользких сапогах на утоптанном снегу.
Гризье хотел лишь одного – чтобы эскотцы управились поскорее, он по-прежнему не боялся, но на него накатилась одуряющая слабость. Не хватало только упасть в обморок на глазах у всей толпы и Луи Трюэля. Надо было все же заставить себя поесть, а он не смог ни вчера, ни сегодня. Скорей бы…
Проклятый, но почему он не боится? Наверное, потому, что умирают лишь раз. Он умер, когда попался в руки Кэрны и его приятелей. Когда атэв напомнил о сурианском обычае разрывать предателей лошадьми, Базиль едва удержался от крика, но его отпустили. Маркиз Гаэтано не зря был лучшим другом горбуна, он не умел убивать пленников
Любопытно, что сталось с королем? Если он жив, Пьер еще напляшется; впрочем, если мертв, мир все равно наступит не скоро. В Арции слишком много нобилей, которые предпочтут смерть власти кошачьего ублюдка.
Проклятый! А эти еще откуда?! Граф Мо, не поверив собственным глазам, уставился на двух скованных пленников. Первого, с такими широкими плечами, что, несмотря на высоченный рост, он казался приземистым, волокли четверо дюжих «полосатиков», второй шел сам, но переставлял ноги, как марионетка, а на обычно наглом лице застыл животный ужас. Вот, значит, как… Новые гвардейцы оказались не такими умными, как им казалось. Лось воевать умел и любил – похоже, весельчак Эсташ свое отшутил.
Базиль вспомнил, как милейший лейтенант пообещал въехать в Мунт в трауре по погибшему во имя короля графу Мо. Нельзя сказать, чтоб Базиля расстроила эта шутка, но увидеть посеревшее лицо лейтенанта было приятно и вместе с тем противно. Базиль всегда смеялся над Артуром Бэрротом, носившимся с рыцарскими добродетелями, как курица с яйцом, но смотреть на перетрусившего арцийского лейтенанта было не менее мерзко, чем… на обгадившегося претендента на арцийскую корону. Воистину, Пьер подбирал офицеров по себе.
К помосту осужденных подвели одновременно, и Базиль, поравнявшись с Эсташем, прошипел: «Возьмите себя в руки. Вы – арцийский нобиль, а не подыхающая крыса!» Если б он дал трусу по морде, может, это и возымело бы действие, но слова до Эсташа не доходили. Зато их услышали «полосатики», и Базиль был готов поклясться, что в их глазах промелькнуло нечто очень похожее на одобрение. Лось еще раз поднял руку, хрипло протрубил старинный рог, ему откликнулся барабан и несколько волынок. Затем все стихло, от строя воинов отделилось двенадцать человек, все, как на подбор, высокие и плечистые. Откуда-то вышла девушка лет пятнадцати с толстыми льняными косами, неся в обеих руках нечто, покрытое полосатым полотнищем. Двенадцать воинов по очереди просовывали руку под покрывало, вытаскивая какие-то небольшие предметы. Девушка ушла, ее место занял глубокий старик, к нему протянулось двенадцать раскрытых ладоней, на которых лежало что-то похожее на монеты.
– Имре Ра-Борне, Дьердь Ра-Мелэ, Ласло Ра-Данн, – тонким срывающимся голоском провозгласил старец. Трое воинов разом преклонили колени, повернувшись к Рорику. Властитель Гвары и Набота грузно поднялся, поднял забрало и проревел:
– Вы – рука судьбы. Помните: один удар – одна смерть.
И тут Базиль вспомнил. В Гваре придерживались старых эскотских обычаев и не держали палачей. Осужденных казнили воины, кто именно – определял жребий. Граф Мо проследил глазами за избранниками судьбы. Который же его? Высокий желтоволосый воин, вроде бы Ласло Ра-Данн, подошел и стал рядом. Гризье с отстраненным любопытством рассматривал своего будущего убийцу. Похоже, эскотец и впрямь в состоянии отрубить голову одним ударом, и слава Проклятому! Смерти Базиль все еще не боялся, но вот боли… Граф не сомневался, что пыток ему не вынести, но удар меча как-нибудь переживет. «Переживет?» Гризье невольно улыбнулся пришедшему в голову словечку.
– Жись, – громыхнул Рорик Ра-Гвар, – твоя подлая жизнь кончается. Можешь что сказать нам або Творцу?
– А пишов ты, Лось скаженный, – огрызнулся фронтерец, – як бы не был я в кандалах, я б тоби рога б повыдергал.
– То не будь бы ты в оковах, – не растерялся эскотец, – я б тебя напополам разорвал, шкура продажная! Тебя б не честной сталью казнить, а собакам отдать, да псов жалко. Потравятся еще от такой змеюки подколодной!
– Тоби добре гавкать, як шо вас на мене одного, як тих псов на кабана.
– Был бы ты кабаном, а не крысой, тебя б тут не было. По-перше, ты б слово не нарушил и короля б не продал. По-друге, тебя б не заловили. Вояки, Проклятый вас побрав бы, только сзаду да ночью да с кривым копьем!
– То ваши скаженные на нас ночью накинулися, да ще зверюг понатравили! Як бы не то…
– Як бы, як бы, – передразнил Рорик, – як бы в свиньи рога росли, была б она корова!
– И ростуть, тилькы та свыня лосем прозывается.
Базиль с непонятным восторгом слушал этот дикий разговор, он уже ничего не понимал. Гварский господарь и скованный пленник на глазах огромной толпы лаялись, как пьяные возчики в придорожной таверне, и, похоже, получали от взаимных оскорблений удовольствие. Пленника еще можно понять, но Рорик?!
– Ты, крысюга вонючая, – орал эскотец, – да за Александра ты еще не такое заслужил, я за него всех передавлю, а тебя первого.
– Да видел я того короля… – начал Жись, но договорить ему не позволили.
