Сандер тоже привык ко мне. Чем больше я его узнавала, тем больше он мне нравился, но хуже всего было, что я начала за него бояться. Это глупость, что боишься за слабых, – их всегда можно спрятать под юбкой, а вот сильные, сильные гибнут чаще, особенно если спят и видят принести себя чему-то или кому-то в жертву. Александр Тагэре был именно из таких.
Меня прямо-таки бесила его привычка обвинять во всем себя. Самокопание делает человека уязвимым для чужих укусов и чужой подлости, а в том, что подлость затопила Арцию, я не сомневалась. В наши с Рене времена мерзавцы тоже попадались, но они были покрупнее и посмелее. Драться со львом опасно, но легче, чем со стаей шакалов или, того хуже, невидимой заразой, разлитой в воздухе.
Я оставила кошку, когда Сандер вбросил меч в ножны и занялся Саданом. У меня оставалась ора или чуть больше, за которые требовалось изобразить нечто съедобное. Готовить как положено мне было лень, да я и не умела, а показывать своему гостю, на что способна эльфийская магия, не хотелось. Александр Тагэре в волшбе не понимал ничего, но сообразить, что некоторые вещи обычной ведьме не под силу, мог даже он. Я не знала, рассказал ли ему отец о том, кто вытащил его из парочки передряг. На всякий случай я назвалась другим именем – впрочем, оно мне нравилось. Это было весело – поменять имя значит немного изменить свою сущность. Разумеется, на время.
Мне нравилось быть Ликией, а Сандеру нравилась жизнь простого охотника. Я взяла одного из добытых нами зайцев. Нами, потому что кошка искала съедобное зверье не носом, а при помощи моей магии, а заодно следила, нет ли рядом кого-то нам ненужного. Сандеру про это знать было не обязательно. Он и не знал.
Разделывать несчастного русака обычным ножом было лень, и я, на всякий случай проверив, где мой гость, пустила в ход то, чему научилась в Убежище. Астени как-то обмолвился, что был какой-то эльфийский клан, где ели только лепешки да сушеные фрукты, а на Лебедей и Лунных смотрели как на очеловечившихся варваров. Тогда меня поразило, что среди бессмертных есть фанатики и дураки. Теперь я уже ничему не удивлялась.
Заяц отправился в котелок вместе с какой-то травой; пробовать я не стала – все равно получится вкусно, а огонь погаснет вовремя… Можно было заняться делом. Или, наоборот, бездельем. Я еще раз глянула на будущий суп и отвернулась к окну. Белый снег, черные деревья, стайка красногрудых пичуг… В Исских горах таких не было.
Мои мысли вновь и вновь возвращались к Шарлю Тагэре и к Рене. Оба не имели себе равных, оба не хотели власти и были вождями по призванию и избранниками судьбы. Оба были непобедимы, и оба были побеждены. Кем? Почему? Как? О Шарло мне было думать легче, и я пыталась представить себе его жизнь и смерть.
Однажды я собралась с духом и расспросила Александра про отца. Далось мне это недешево. Я знала сероглазого герцога всего ничего, но он был первым из тех, кого я встретила, вернувшись и став сама собой. Все было именно так, как я и думала. Все удары в лицо Тагэре отражал, и его ударили в спину. Сандер был тогда еще ребенком, но знал много – видимо, расспрашивал взрослых. Отца он обожал и мог рассказывать о нем часами, хотя порой мне казалось, что он говорит сам с собой. Что ж, меня это устраивало.
Сандер, сам того не зная, сообщил немало важного, но, даже не будь семья Тагэре избранной, я должна была узнать о судьбе людей, которых когда-то спасла.
Теперь я не сомневалась, чью смерть почуяла в саду Адены, когда едва не дала пощечину Эрасти. Наша ссора стала началом пробуждения Проклятого, и за это следовало благодарить Шарло, сумевшего до меня докричаться, даже умирая. Теперь рядом со мной был его сын. Если мы уцелеем, я заставлю Эрасти избавить Сандера от горба, но сначала нужно уцелеть…
Смешно, но я расстроилась, узнав, какой стала Эста. Я была о ней лучшего мнения, видя в молодой графине эдакую Ланку, а она оказалась самоуверенной дурой; ее отношения к сыну я и вовсе понять не могла. Даже если до нее дошло, что ее любовь безответна, а это было именно так.
Я видела Эстелу вместе с Шарлем всего лишь раз, после боя на дороге. Шарло выглядел так, что краше в гроб кладут, но храбрился, а Эста… Нет, Геро, ты так и не научилась, смотря, видеть! Эста смотрела на Шарло и немного на меня, а он на меня и от усталости в землю. Он не любил, но женился. Она любила и, не найдя того, чего ожидала, стала искать виноватых. Даже не знаю, кому пришлось хуже: Рене с Ольвией или Шарло с Эстелой.
Ольвия была расчетливой, блудливой стервой, но она, по крайней мере, не требовала от Рене любви и не ревновала. Эста с ее ощущением собственной правоты и превосходства и привычкой судить других могла вколотить в гроб даже эльфа. Уж лучше бы она изменяла, чем размахивала своей непорочностью, как плеткой… Сколько таких вот баб считают себя и почитаются другими за идеальных жен и матерей, портя жизнь и детям, и мужьям и ревнуя их чуть ли не к пням в лесу.
Самое изумительное – они всерьез полагают, что во всем правы и любят семью. Эстела пошла дальше. Ее врагом стал собственный сын – то ли из-за увечья, то ли из-за действительной или мнимой измены Шарло. Лично я бы предпочла, чтоб он и впрямь изменял жене – герцог заслуживал тепла, а не проповедей.
Зря я не оставила малышку ре Фло у циалианок, она б немного поскучала и нашла себя. Хотя тогда бы я вряд ли спасла Шарло. Да нет, все равно спасла бы! В Мунт меня бы понесло так и так, я бы узнала о казни, пришла бы посмотреть и не выдержала бы.
Стал бы Шарль без Эстелы счастливее? Может быть, но тогда на свете не было бы сероглазого рыцаря, который сейчас проминает по заснеженным тропкам атэвского коня. Был бы кто-то другой, и наверняка хуже. Значит, все правильно, только жаль загубленную жизнь Шарля Тагэре и его бессчастного сына. Я никуда не потащу Александра этой зимой, пусть думает, что отсюда нет выхода. Он из тех, которые умеют переносить то, что не в силах изменить, – горб ли, погоду ли, и при этом он умеет замечать маленькие радости. Лес лечит, особенно тех, в ком есть хоть капля эльфийской крови. Решено, ждем весны, благо есть где.
С избушкой в болоте нам сказочно повезло. Ее прошлый обитатель, довольно-таки мерзкий человечишка, вздумал наняться проводником к тем, кто искал Александра. Я как раз раздумывала, что мне делать и куда идти, потому что оставаться на опушке было глупо, когда радом объявилось с пяток воинов и мерзавец, оравший на всю пущу, что он здесь прожил тридцать лет и знает каждую тропку. Утопить всю свору в трясине было даже приятно, а обиталище доносчика оказалось настоящим подарком.
Я прикрыла глаза, дотягиваясь мысленным взглядом до кошки. Та восседала на плече у Сандера, и забрались они довольно далеко. Покойного лесника донимали мыши, и он держал кошку, которую я и сделала своим вторым "я". Сгодилась бы и какая-нибудь лесная тварь, но человеку, придя в себя, приятнее увидеть мурлыкающую киску, а не лисицу или кабана.
Забавно – я в первый раз в жизни кого-то жду, чтобы встретить и накормить. С Рене такого счастья у нас не было. Мы все время были на виду, и от нас что-то хотели. Я бы душу продала за то, чтобы так вот ждать его в зимнем лесу, но зачем думать о невозможном? Никто не знает, какой волной смыт след Рене Арроя; я чувствовала, что он жив, но даже я не могла придумать, что с ним сталось.
