Любовники из Руаси
Как-то теплым осенним вечером возлюбленный,
пригласив О. на прогулку, привез ее в парк, где они никогда раньше не бывали.
Некоторое время они неторопливо бродили по его тенистым аллеям, а потом долго,
до наступления сумерек, лежали, прижавшись друг к другу, на чуть влажной траве
лужайки и целовались. Возвращались они, когда уже совсем стемнело. У ворот
парка их ждало такси.
— Садись, — сказал он, и она, подобрав юбки,
забралась в машину.
О. была одета как обычно: туфли на высоком
каблуке, шелковая блузка, костюм с плиссированной юбкой, сегодня — еще и
длинные тонкие перчатки; в кожаной сумочке лежали документы и косметика.
Такси плавно тронулось с места. Никто не
произнес ни слова и О. решила, что шоферу заранее известно, куда ему ехать. Ее
возлюбленный задернул шторки на окнах, и О., думая, что он хочет поцеловать ее
и ждет, чтобы она поскорее обняла его, торопливо стала снимать перчатки. Но,
остановив ее предостерегающим жестом, он сказал:
— Давай свою сумочку — она тебе будет мешать.
Она послушно отдала свою сумку, и он, отложив
ее в сторону, добавил:
— На тебе слишком много всего надето. Отстегни
подвязки и сними чулки.
Сделать это оказалось не так просто — машину
все время покачивало. К тому же О. боялась, что шофер внезапно обернется и застанет
ее за этим занятием, и потому О. заметно нервничала.
Она стянула чулки, оголив ноги под юбкой, и
почувствовала, как по нежной коже скользят подвязки.
— А теперь расстегни пояс, — сказал
возлюбленный, — и сними трусики.
Это оказалось куда проще — надо было лишь
немного приподняться и провести руками по ягодицам и ногам. Взяв у нее трусики
и пояс, он убрал их в сумочку.
— Приподними рубашку и юбку, — шепнул он
немного погодя, — так чтобы между тобой и сиденьем ничего не было.
Холодный скользкий материал сидения прилипал к
незащищенным одеждой бедрам, и от этого неприятного ощущения О. начала дрожать.
Потом он заставил ее одеть перчатки.
Она боялась спросить Рене, куда они едут и
почему он сам молчит, почему не целует ее, а главное: зачем он раздел ее и
сделал столь беззащитной. Он ничего не запрещал ей, и все же она не
осмеливалась ни свести колени, ни положить ногу на ногу — так и сидела, широко
разведя бедра и упираясь затянутыми в перчатки руками в сиденье.
— Здесь, — неожиданно громко заявил он.
Машина остановилась. О. из-за шторки
разглядела высокое стройное дерево, а за ним похожий на небольшой отель дом.
Перед домом располагался дворик и крошечный сад.
О. подумала о многочисленных гостиницах
предместья Сен-Жермен. В машине было темно. Снаружи лил дождь.
— Сиди спокойно, — сказал Рене, — не волнуйся.
Протянув руки к воротнику ее блузки, он
развязал тесемки и расстегнул пуговицы. Она радостно потянулась к нему, думая,
что он хочет погладить ее грудь. Но нет… Он нащупал бретельки лифчика и,
перерезав их маленьким карманным ножиком, отбросил его. Теперь грудь была
обнажена и свободна от стеснявшей ее материи.
— Ну вот, — выговорил он, — наконец ты готова.
Сейчас ты выйдешь из машины и позвонишь в дверь. Дверь откроется и тебя
проведут в дом. Там ты будешь делать то, что тебе прикажут. Если ты сейчас заупрямишься,
они сами придут за тобой. Если откажешься подчиняться, они найдут средства
заставить тебя. Сумочку? Она тебе не понадобится. Ты просто девушка, которую я
доставил заказчику. Да, я буду ждать тебя. Иди.
x x x
Существует еще одна версия начала истории О.
Она несколько грубей и вульгарней.
Молодую женщину везли куда-то в машине ее
любовник и его приятель — совершенно незнакомый ей человек. Он и находился за
рулем. Любовник сидел рядом с ней. Говорил тот, второй. Он поведал О., что ее
возлюбленному поручено доставить ее в замок.
— Но сначала надо подготовить вас, — объяснял
он, — и поэтому сейчас вам свяжут за спиной руки, расстегнут одежду, снимут
чулки, пояс, трусы, и лифчик и завяжут глаза. Остальное вы узнаете в замке, где
по мере необходимости вам будут выдаваться соответствующие инструкции.
Они ехали еще около получаса. Затем ей,
раздетой и связанной, помогли выйти из машины и подняться по ступенькам. Перед
ней открыли дверь и потом долго вели по каким-то коридорам. Наконец с нее сняли
повязку и оставили одну в кромешной темноте.
Сколько она так простояла, полная дурных
предчувствий, О. не знала — полчаса, час, а может, два — ей казалось, что
прошла вечность. Потом открылась дверь, зажегся свет, и она увидела, что
находится в ничем не примечательной обыкновенной комнате, разве что, в ней не
было ни стульев, ни диванов, но зато на полу лежал толстый ковер и по всему
периметру комнаты вдоль стен стояли шкафы. Вошли две молодые красивые женщины,
одетые в платья, напоминающие наряды служанок восемнадцатого века: длинные, по
самые щиколотки юбки, тугие корсажи, плотно облегающие грудь, богатые кружева и
короткие, едва доходящие до локтей рукава. Глаза и губы девушек накрашены, на
шее каждой — колье, запястья плотно обхвачены браслетами.
Они развязали ей руки и раздели догола. Затем
убрали ее одежду в один из стенных шкафов и отвели О. в ванную комнату. Они
помогли ей принять ванну и вытерли большим махровым полотенцем, усадили в
кресло — подобные кресла можно встретить в хороших дамских парикмахерских — и,
проколдовав над ней не меньше часа, сделали О. роскошную прическу.
Все это время О. сидела совершенно голая, да к
тому же ей запретили класть ногу на ногу или сжимать колени. И поскольку прямо
перед ней на стене висело огромное, от самого пола до потолка, зеркало, она
всякий раз, поднимая глаза, видела свое отражение и свою возбуждающую позу.
