Но еще больше О. поразила другая фотография
сделанная ею с Жаклин. На ней девушка стояла против света, с оголенными
плечами, в пышном вышитым золотом платье из алого толстого шелка; на голове —
черная вуаль с крупными ячейками сетки и венчиком из тончайших кружев. На ногах
— красные туфли на очень высоком каблуке. Платье было длинным до самого пола.
Оно колоколом расходилось на бедрах и, сужаясь в талии, волнующе подчеркивало
форму груди. Сейчас такие платья уже никто не носил, но когда-то, в средние
века, — это было свадебным нарядом невест. И все то время, пока Жаклин стояла
перед ней в этом необычном наряде, О. мысленно изменяла образ своей модели:
сделать немного уже талию, побольше открыть грудь — и получится точная копия
того платья, что она видела в замке на Жанне; такой же точно шелк, толстый и
гладкий, такой же покрой, те же линии… Шею девушки плотно обхватывало золотое
колье, на запястьях блестели золотые браслеты. О. вдруг подумала, что в кожаных
колье и браслетах Жаклин была бы еще прекраснее.
Но вот Жаклин, приподняв платье, сошла с
помоста, служившего сценой, и направилась в гримерную, где переодевались и
гримировались приходящие в студию манекенщицы. О. обычно не заходившая туда, на
сей раз направилась следом. Она стояла в дверях, прислонившись к косяку и не
сводила глаз с зеркала, перед которым за туалетным столиком сидела Жаклин.
Зеркало было просто огромным и занимая большую часть стены, позволяло О. видеть
и Жаклин, и саму себя, и костюмершу, суетившуюся вокруг манекенщицы. Блондинка
сама сняла колье; ее поднятые обнаженные руки были походили на ручки старинной
благородной амфоры. Под мышками было гладко выбрито, и на бледной коже
поблескивали мелкие капельки пота. Потом Жаклин сняла браслеты и положила их на
столик. О. показалось, что звякнула железная цепь. Светлые, почти белые, волосы
и смуглая, цвета влажного морского песка, кожа… О. почувствовала тонкий запах
духов и, сама не понимая почему, вдруг подумала, что алый цвет шелка на
снимках, почти наверняка, превратится в черный…
В этот момент девушка подняла глаза, и их
взгляды встретились. Жаклин не мигая и открыто смотрела на нее, и О., не в
силах отвести глаз от зеркала, почувствовала что краснеет.
— Прошу меня простить, — сказала Жаклин, — но
мне нужно переодеться.
— Извините, — пробормотала О. и, отступив
назад, закрыла за собой дверь.
x x x
На следующий день пробные фотографии были
готовы. Вечером О. должна была пойти с Рене в ресторан и она, не зная еще стоит
ли ей показывать эти снимки возлюбленному, решила все-таки взять их домой. И
вот теперь, сидя перед зеркалом в своей спальне и наводя тени на веки, она
время от времени останавливалась с тем, чтобы посмотреть на разложенные перед
ней фотографии и коснуться пальцем твердой глянцевой бумаги. Тонкие линии бровей,
улыбающиеся губы, груди… Услышав звук ключа, поворачиваемого в замке входной
двери, она, проворно собрав фотографии, спрятала их в верхний ящик стола.
x x x
Прошло вот уже две недели со времени того,
первого разговора с Рене. О. поменяла гардероб, но привыкнуть к своему новому
состоянию пока еще не могла. Как-то вечером, вернувшись из агентства, она
обнаружила на столике записку, в которой Рене просил ее закончить все свои дела
и быть готовой к восьми часам, — он пришлет за ней машину и они поедут вместе
ужинать, с ними, правда, будет один из его друзей. В конце он уточнял, что она
должна одеться во все черное («во все» было подчеркнуто двойной линией) и не
забыть взять с собой свою меховую накидку.
Было уже шесть вечера. На все приготовления у
нее оставалось два часа. На календаре — середина декабря. За окном — холод. О.
решила, что наденет черные шелковые чулки, плиссированную юбку и к ней либо
толстый черный свитер с блестками, либо жакет из черного фая. После недолгих
раздумий она выбрала второе. Со стеганой ватной подкладкой, с золочеными
пряжками от пояса до воротника, жакет был стилизацией под строгие мужские
камзолы шестнадцатого века. Он был хорошо подогнан и, благодаря вшитому под
накидку лифчику, красиво подчеркивал грудь. Золоченые пряжки-крючки, похожие на
застежки детских меховых сапожек, придавали камзолу особое изящество.
О., разобравшись с одеждой, приняла ванную и
теперь, сидя перед зеркалом в ванной комнате, подкрашивала себе глаза и губы,
стараясь добиться того же эффекта, что она производила в Руаси (в записке Рене
также попросил ее об этом). Она чувствовала, как какое-то странное волнение
охватывает ее. Тени и краски, которыми она теперь располагала, ненамного
отличались от тех, что она использовала в замке. В ящике туалетного столика О.
нашла ярко-красные румяна и подвела ими кончики грудей. Поначалу это было почти
незаметно, но немного погодя краска резко потемнела, и О., увидев это,
подумала, что она, пожалуй, немного переусердствовала. Обмакнув клочок ваты в
спирт, она принялась энергично водить им по соскам, стараясь снять румяна.
После долгих мучений, это, наконец-то, удалось ей, и она снова, теперь уже
более осторожно, начала накладывать косметику. Минутой позже на ее груди
распустились два больших розовых цветка. Она пыталась подкрасить румянами и те
губы, что спрятаны под подушечкой густых мягких волос, но напрасно — краска не
оставляла на них следа. Потом она тщательно расчесалась, припудрила лицо и
взяла с полочки флакончик с духами — подарок Рене. На горлышке флакончика был
надет колпачок пульверизатора, который выбрасывал, если нажать на его крышечку,
струйку густого терпкого тумана. Названия духов О. не знала. Пахли они сухим
деревом и какими-то болотными растениями. Она побрызгала ими под мышками и
между ног. В Руаси ее научили степенности и неторопливости, и она трижды
проделала это, каждый раз давая высохнуть на себе мельчайшим капелькам душистой
жидкости. Потом она принялась одеваться: сначала чулки, затем нижняя юбка, за
ней — большая плиссированная юбка и, наконец, жакет. Застегнув пряжки жакета,
О. натянула перчатки и взяла с кровати сумочку в которой лежали губная помада,
пудреница, гребень, ключи и около тысячи франков. Уже в перчатках, она вытащила
из шкафа свою норковую шубу и, присев на краешек кровати, положила ее к себе на
колени. Было без четверти восемь. Она приготовилась ждать.
Но вот часы пробили восемь; О. встала и
направилась к входной двери. В коридоре, проходя мимо висевшего на стене
зеркала, она увидела в нем свой спокойный взгляд, в котором можно было прочесть
и покорность, и дерзость.
x x x
Машина остановилась возле маленького
итальянского ресторанчика. О., толкнув дверь, вошла внутрь, и первым, кого она
увидела в зале, был Рене. Он сидел за стойкой бара и потягивал из бокала
какую-то темно-красную жидкость.
