Она не могла отвести от него глаз, не могла
улыбнуться, не могла вымолвить ни слова. Если он, действительно, любит ее, что
это изменит в их отношениях? Она чувствовала, как дрожат у нее колени. За все
время их знакомства сэр Стивен всячески старался показать О., что она ему нужна
только как игрушка — чтобы тешить его страсти и желания. Но разве можно
объяснить только этим то, что начиная с самого первого дня, когда Рене отдал О.
ему, сэр Стивен начал вызывать ее к себе все чаще и чаще и все дольше
задерживать ее у себя, нередко вообще ничего не требуя, кроме ее присутствия?
Они сидели друг напротив друга, молча и
неподвижно. За соседним столиком о чем-то энергично спорили двое солидного вида
мужчин, разложив на столе бумаги и время от времени прихлебывая черный
ароматный кофе из маленьких фарфоровых чашечек. Скрипел гравий под ногами
ресторанных официантов. Один из них подошел к их столику, наполнил, полупустой
уже стакан сэра Стивена и быстро удалился.
Глаза сэра Стивена не отрывались от О.; он
разглядывал то ее руки, то грудь и каждый раз возвращался к ее глазам. Наконец
на его губах появилась едва заметная улыбка, и О., теряя от волнения рассудок,
решилась на ее ответить. Она задыхалась, в горле пересохло, язык был словно
налит свинцом. Казалось, что она не в силах произнести ни единого слова.
— О., — сказал сэр Стивен.
— Да, — выдавила из себя О., чувствуя сильную
слабость, словно волной накрывшую ее.
— То, что я вам скажу сейчас, О., решено не
мной одним, ваш возлюбленный тоже согласен с этим.
Он неожиданно замолчал. Что было тому причиной
О. так и не узнала. По знаку сэра Стивена подошел официант, убрал тарелки и
положил перед О. меню, чтобы она выбрала десерт. О. протянула меню сэру Стивену.
— Может быть, суфле? — предложил он ей.
— Хорошо, — согласилась она.
— Одно суфле, пожалуйста, — сказал он
терпеливо ожидающему заказа официанту.
Когда гарсон отошел, сэр Стивен сказал О.:
— Итак, я прошу вас выслушать меня.
Говорил он по-английски низким глухим голосом,
и вряд ли сидевшие за соседними столиками люди могли слышать его. Когда рядом
проходили официанты или посетители ресторана, он предусмотрительно замолкал.
То, что он говорил, звучало здесь в этом людном заведении, среди цветов и
деревьев, по меньшей мере странно. Но еще более странным казалось О. то, что
сама она могла все это слушать с таким спокойствием. Первыми же словами сэр
Стивен напомнил ей о том вечере, когда она, воспротивившись ему, отказалась
ласкать себя, и заметил, что его приказ остается в силе. Согласна ли она теперь
сделать это? О. поняла, что ему будет недостаточно, если она просто кивнет
головой в знак согласия, и она подтвердила, что да, она будет ласкать себя,
всякий раз, когда он этого захочет. При этом она сразу вспомнила тот
желто-серый салон в квартире сэра Стивена, вспомнила уход Рене, свой,
показавшийся ей сейчас таким смешным, бунт и себя, лежащую голой на ковре с
широко разведенными в стороны ногами. Неужели, это произойдет сегодня вечером,
там же…
Но сэр Стивен уже говорил совсем о другом. Он
обратил ее внимание на то, что в его присутствии ни Рене, ни кто-нибудь другой
не разу не обладали ею, но это отнюдь не означает, что такого не случится и
впредь. Совсем наоборот. Она не должна думать, что только Рене будет отдавать
ее в чужие руки. Потом он очень долго и грубо говорил о том, как он заставит ее
принимать его друзей, если таковые захотят воспользоваться его предложением,
как она будет открывать для них рот, лоно, ягодицы, как они будут насиловать
ее, а он, человек который любит ее, будет с наслаждением наблюдать за этим….
Из всей долгой тирады, изобиловавшей
всевозможными непристойностями, О. запомнила только самый конец, там, где он
говорил, что любит ее. Какого признания после этого она еще хотела?
Летом, сказал сэр Стивен, он отвезет ее в
Руаси. О. вдруг подумала о той изоляции, в которой англичанин и ее возлюбленный
держали ее. Когда сэр Стивен принимал гостей в своем доме на рю де Пуатье, он
никогда не приглашал ее туда. Она ни разу не завтракала и не обедала у него.
Рене тоже никогда не знакомил ее ни с кем из своих многочисленных друзей
(единственное исключение — сэр Стивен). Сейчас возлюбленный отдал ее
англичанину, и тот намеревался обращаться с ней также, как обращался с ней
Рене. Эта мысль, заставила ее затрепетать. Дальше сэр Стивен напомнил ей о
кольце на ее пальце — о знаке рабыни. Так уж случилось, но О. до сих пор не
встретились люди, которые бы знали тайну кольца и захотели бы воспользоваться
этим. Англичанин, то ли утешая, то ли пугая ее, сказал, что это обязательно
рано или поздно произойдет, и спросил, кому, по ее мнению, принадлежит ее
кольцо? О. ответила не сразу.
— Рене и вам, — наконец сказала она.
— Нет, вы ошибаетесь, — сказал сэр Стивен, —
мне. Рене хочет, чтобы вы подчинялись моим приказам.
О. и так это прекрасно знала, зачем же надо
было обманывать себя? Потом ей было сказано, что прежде, чем она вернется в
Руаси, на ее тело будет поставлено клеймо, и оно окончательно сделает ее
рабыней сэра Стивена.
О. оцепенела, услышав это. Она хотела узнать
подробнее о клейме, но сэр Стивен счел это преждевременным. Правда, он напомнил
ей, что она вправе и не соглашаться на это, ибо никто и ничто не удерживает О.
в ее добровольном рабстве, кроме ее собственной любви и внутренней потребности
в этом. Что ей мешает уйти? Но прежде чем на нее будет наложено клеймо, и сэр
Стивен начнет регулярно пороть ее, ей будет дано время, чтобы соблазнить
Жаклин.
Услышав это имя, О. вздрогнула и, подняв
голову, непонимающе посмотрела на сэра Стивена. Зачем? Почему? И если Жаклин
понравилась сэру Стивену, какое отношение к этому имеет она, О.?
— По двум причинам, — сказал сэр Стивен. —
Первая и наименее важная из них заключается в том, что я хочу увидеть, как вы
ласкаете женщину.
— Но послушайте, — воскликнула О., — даже если
это произойдет и Жаклин уступит мне, она, скорее всего, не согласится на ваше
присутствие.
— Ну, я все-таки надеюсь на вас, — спокойно
сказал англичанин. — Вам придется постараться, ибо я хочу, чтобы вы соблазнили
девушку куда как серьезнее: вы должны будете привезти ее в Руаси. Это вторая и
главная причина.
