— Увидишь, — ответил Рене. — А пока у тебя
есть еще пять дней и пять ночей, потому что потом, за пять дней до того, как
отправить тебя к Анн-Мари, сэр Стивен начнет пороть тебя. Сама знаешь, следы,
оставляемые плетью, очень заметны, и, думаю, тебе трудно будет объяснить их
происхождение Жаклин.
О. молчала. Знал бы он, что Жаклин никогда не
смотрела на ее тело — она просто лежала, закрыв глаза, и отдавалась ласкам.
Достаточно было бы О. не принимать в присутствии Жаклин ванну и одевать, ложась
в постель, ночную рубашку, и девушка ничего бы не заметила, так же, как она до
сих пор не заметила того, что О. не носит нижнего белья. Она не замечала
ничего: О. не интересовала ее.
— Так что можешь подумать, — продолжил Рене. —
Но одно ты обязательно должна будешь сказать ей. Причем сделать это надо
немедленно.
— Что?
— Ты скажешь ей, что я влюбился в нее.
— Это правда? — выдохнув, спросила О.
— Нет, но я хочу, чтобы она была моей, а так
как ты не можешь или не желаешь помочь мне в этом, придется действовать самому.
— Но она никогда не согласится поехать в
Руаси, — убежденно сказала О.
— Что ж, — просто сказал Рене, — тогда ее
заставят силой.
В тот же вечер О. сказала Жаклин, что Рене
влюблен в нее. Девушка восприняла это очень спокойно. Ночью, разглядывая спящую
Жаклин, О. вдруг подумала о том, как все-таки странно устроен этот мир: она еще
месяц назад приходила в совершеннейший ужас при одной только мысли, что это
красивое хрупкое тело может быть отдано на поругание жестоким и похотливым
гостям замка Руаси, а сегодня, сейчас, повторяя про себя последние, сказанные
ей Рене, слова, чувствовала себя по-настоящему счастливой.
x x x
Приближался июль. Жаклин уехала куда-то на
съемки фильма; сказала, что вернется не раньше августа. О. больше ничего в
Париже не удерживало. Рене собирался ехать в Шотландию, к родителям, и для вида
немного сокрушался по поводу разлуки с О. В какой-то момент у О. мелькнула
надежда, что он возьмет ее с собой, но тут же угасла, когда она вспомнила, что
сэр Стивен должен везти ее к Анн-Мари, а Рене, естественно, не будет
противиться этому. Так оно и произошло, и сэр Стивен сообщил, что приедет за
ней, как только Рене улетит в Лондон.
— Мы прямо сейчас едем к Анн-Мари, — сказал
сэр Стивен, едва переступив порог ее квартиры. — Она уже ждет нас. Вещей
никаких не надо. Вам ничего не понадобится.
На этот раз он привез ее в небольшой красивый
дом, одиноко стоявший в глубине пышного, но немного запущенного сада. Это было
совсем неподалеку от леса Фонтебло. Было два часа дня, лениво жужжали мухи и
припекало солнце. В ответ на звонок залаяла собака — большая немецкая овчарка.
Когда они подходили к дому, она обнюхала ноги О. Повернув за угол, они увидели
Анн-Мари. Женщина сидела в шезлонге в тени большого ветвистого бука. Лужайка,
выбранная ею для полуденного отдыха, тянулась от края сада к самым стенам дома.
На их появление Анн-Мари никак не прореагировала. Она даже не поднялась им
навстречу.
— Вот, привез, — сказал сэр Стивен. — Что с
нею надо сделать вы сами знаете. Я только хотел бы узнать, когда можно будет
забрать ее?
— Вы говорили ей что-нибудь? Она знает, что ее
ждет? Впрочем, теперь уже все равно. Я начну сегодня же. Думаю, это займет дней
пятнадцать. Потом, я полагаю, что поставить кольца и клеймо, вы захотите сами,
не так ли? В общем приезжайте через пару недель, надеюсь, что все будет готово.
О. хотела было спросить, что же ждет ее, но
Анн-Мари перебила ее:
— Ты скоро сама все узнаешь, — сказала она. —
А сейчас пойди в комнату — как войдешь в дом первая дверь налево, разденься
там, сандалии можешь оставить, и сразу возвращайся сюда.
Комната была большой, просторной, с белыми
стенами и фиолетовыми шторами на окнах. О. сняла с себя все, положила одежду,
перчатки и сумочку на маленький, стоявший рядом с дверью, стул и вышла из дома.
Ступая по стриженному газону лужайки, она щурилась на солнечном свету и
старалась поскорее добраться до спасительной тени бука. Сэр Стивен по-прежнему
стоял перед Анн-Мари. У ее ног сидела собака. Черные с проседью волосы женщины
масляно блестели на солнце, а голубые глаза поблекли и потемнели. На ней было
белое, перехваченное лакированным ремешком платье и белые открытые сандалии; ногти
на пальцах рук и ног были покрыты алым лаком.
— О., — сказала она, — встань на колени перед
сэром Стивеном.
О. послушно опустилась на траву; руки убраны
за спину, грудь немного подрагивает. Собака вскочила и О. показалось, что она
готова броситься на нее.
— Сидеть, Тук, — спокойно сказала Анн-Мари. —
О., согласна ли ты носить кольца и клеймо сэра Стивена?
— Да, — ответила О.
— Тогда жди меня здесь. Я только провожу сэра
Стивена и вернусь.
Пока Анн-Мари выбиралась из шезлонга, сэр
Стивен наклонился к О. и поцеловал ее в губы.
Потом он выпрямился и поспешил за женщиной. О.
услышала звук закрываемой калитки, и через минуту-другую Анн-Мари вновь
появилась на лужайке. О. ждала ее, сидя на пятках и положив на колени руки.
В доме, так заботливо спрятанным за высокой
оградой сада, как позже узнала О. жили еще три девушки. Они занимали комнаты на
втором этаже; ей же отвели комнату на первом, по соседству с той, что занимала
Анн-Мари.
Анн-Мари крикнула девушкам, чтобы они спускались
в сад, и О. увидела, что все трое обитательниц этого дома тоже были
обнаженными.
Одна была маленькой и рыжей, с неестественно
белой кожей и пухлой грудью, испещренной сетью зелено-голубых вен; две другие —
шатенки, с длинными стройными ногами и черными, под цвет волос на голове
треугольниками лобков.
— Это О., — представила ее Анн-Мари, снова
заняв место в шезлонге. — Подведите ее ко мне. Я хочу еще раз осмотреть ее.
Девушки обступили О., подняли ее и подтолкнули
к Анн-Мари. Та заставила повернуться ее спиной и, увидев черные полосы на ее
бедрах и ягодицах, спросила:
— Кто тебя бил? Сэр Стивен?
— Да, — ответила О.
— Чем?
— Хлыстом.
— Когда это было?
— Три дня назад.
— Теперь, в течении месяца тебя бить не будут.
Правда, это начиная с завтрашнего дня, а сегодня, по случаю твоего приезда,
девушки немного помучают тебя. Тебя когда-нибудь били плетью между ног? Нет?
Где уж им, мужчинам. Давай, теперь посмотрим твою талию. О! Уже лучше!
