Она нежно провела рукой по ягодицам О. и, на
мгновение задумавшись, внезапно сказала:
— Ну-ка, пойдем.
Они прошли в соседнюю комнату — единственную
во всем доме, где было зеркало — трехстворчатое и все время закрытое. Анн-Мари
раскрыла его и подвела к нему О.
— Такой себя ты видишь в последний раз, —
сказала она. — Вот здесь, на твоей круглой гладкой попке, с двух сторон
поставят клейма с инициалами сэра Стивена. Тогда ты уже себя не узнаешь. А
сейчас иди спать.
Но страх и неопределенность не давали заснуть
О. Она дрожала, накрывшись одеялом, и с ужасом ждала утра. Пришедшая за ней в
десять часов Ивонна вынуждена была помочь ей принять ванну, причесаться,
накрасить губы — руки не слушались О. Ну вот скрипнула садовая калитка, и О.
поняла, что сэр Стивен уже здесь.
— Идем, О., — сказала Ивонна, — он ждет тебя.
Тишина и покой царили в саду. Большой
красноватый бук в ярких пламенеющих лучах огромного солнца казался сделанным из
меди. Листва даже не шелохнется в неподвижном мареве жаркого летнего утра
(словно сама Природа затаилась, сдерживая дыхание, и ждала появления О. У
дерева лежала изнывающая от жары собака. Солнечные лучи пронзали крону бука и
отбрасывали на белый каменный стол, стоящий рядом с деревом, размытую и
бесформенную тень. Стол густо усыпали мелкие солнечные пятна. Прислонившись к
стволу дерева, неподвижно стоял сэр Стивен. Рядом, раскинувшись в шезлонге,
сидела Анн-Мари.
— Сэр Стивен, вот и ваша О., — сказала
Анн-Мари. — У нас все готово, поэтому кольца можно ставить хоть сейчас.
Сэр Стивен обнял О. и поцеловал в губы. Потом
он осторожно положил ее на стол и, склонившись, долго смотрел на нее. Он провел
рукой по ее лицу и волосам, еще раз поцеловал и, подняв голову, сказал
Анн-Мари:
— Замечательно, давайте сейчас, если вы не
против.
На столе стояла сделанная из кожи шкатулка.
Анн-Мари открыла ее и вытащила оттуда два разобранных кольца, на каждом из
которых было выгравированно: имя О. и имя сэра Стивена.
Сэр Стивен мельком взглянул на них и громко
произнес:
— Ставьте.
Ивонна приподняла О., и О. судорожно
напрягшись, почувствовала холод входящего в ее плоть металла. Соединяя две
части кольца, Анн-Мари проследила за тем, чтобы диск, той его стороной, на
которой был нанесен черно-золотой рисунок, оказался повернутым наружу. Она
сжала кольцо ладонью, но, видимо, пружина была слишком жесткой, и дуги до конца
не доходили. Пришлось отправить Ивонну за молотком. О. немного наклонили к
столу и развели в стороны ноги, потом, прижимая одну половину кольца к каменной
плите, как к наковальне, начали ударять маленьким молотком по другой и в конце
концов, свели вместе дуги. Пружина, щелкнув, застопорилась. Раз и навсегда. Сэр
Стивен, за все это время не произнесший ни слова, поблагодарил Анн-Мари и помог
О. подняться. О. тут же почувствовала, что эти кольца гораздо тяжелее тех, что
она носила в предыдущие дни. И тяжесть эта была не только физической.
— Клеймо тоже сейчас? — спросила Анн-Мари сэра
Стивена.
Англичанин молча кивнул головой. Он
поддерживал за талию едва стоящую на ногах О. У нее подкашивались колени, и она
мелко дрожала. Талия О., от ношения корсета, стала такой тонкой, что, казалось,
готова была вот-вот переломиться. Бедра ее при этом казались более крутыми, а
грудь более тяжелой. Все четверо направились к музыкальному салону: Анн-Мари и
Ивонна шли чуть впереди, за ними — сэр Стивен, который практически нес О. —
силы совсем оставили ее. В салоне их ждали сидевшие перед помостом Колетт и
Клер. Увидев входящую процессию, они поднялись. Рядом с одной из колонн стояла
маленькая круглая печка, и видны были мечущиеся в ее чреве красные языки
пламени. Анн-Мари вытащила из стенного шкафа несколько длинных ремней, передала
их девушкам, и те, по ее знаку, прижав О. животом к колонне, привязали ее к
ней, опоясав талию и пропустив ремни под коленями. То же сделали с ее руками и
лодыжками. О., теряя рассудок от ужаса, почувствовала на своих ягодицах руку
Анн-Мари, отмечавшую места, куда следовало поставить клейма. После этого на
мгновение наступила тишина, и вот О. услышала звук открываемой заслонки.
Повернув голову, она могла бы увидеть, что происходит за ее спиной, но сил на
это у нее не было. Секундой позже, адская запредельная боль пронзила ее тело, и
она взвыла, вытянувшись в ремнях и запрокинув голову.
О. так никогда и не узнала, кто приложил к ее
ягодицам раскаленные железные клейма, и чей голос, сосчитав до пяти, велел
убрать их. Когда ее отвязали, она сползла на руки Анн-Мари и, проваливаясь в
бездну, последним проблеском сознания выхватила из накрывшей ее пелены
мертвенно-бледное лицо англичанина.
x x x
В Париж они вернулись в двадцатых числах
августа. О. довольно быстро привыкла к кольцам, хотя поначалу, особенно при
ходьбе, они доставляли ей определенные хлопоты. Введенные в нижнюю часть
живота, они спускались до трети ее левого бедра и при каждом шаге покачивались
словно язык колокола у нее между ног, отягощенные на конце большим
металлическим диском с выгравированными на нем именами ее и сэра Стивена. Этот
диск вместе с печатями на ее ягодицах однозначно указывал на то, что она
является собственностью сэра Стивена. Оставленные раскаленным железом следы,
высотой в три пальца и в половину этого шириной, словно сделанные стомеской
борозды в какой-нибудь деревянной чурке, на сантиметр врезались в ее плоть и
хорошо прощупывались под руками. О. необыкновенно гордилась ими, и ей не
терпелось поскорее показать их и кольца Жаклин. Но Жаклин не было в городе, она
должна была вернуться только через неделю.
