— Так вот где поседел Счастливчик Рене…
— Я не люблю вспоминать тот поход… Все, кроме меня, погибли, я спасся чудом. Кто или что не пускает корабли дальше некоей черты, ни я, ни кто другой не скажет. Может быть, там и вправду засел этот самый клятвопреступник, совративший одного из богов.
— Вполне вероятно, — встрял жаб, — так как грань, отделяющая богов от прочих мыслящих и чувствующих созданий, отнюдь не столь непреодолима, как внушают религиозные догматы. Если потенциально мы, — жаб поднял лапу, — равны богам, то и боги потенциально обладают теми же слабостями, что и мы.
— Ты полагаешь, — Шандер выглядел несколько обескураженным, — что под «небесными воителями» Майхуб подразумевает тех, кого раньше называли богами?
— Майхуб — последователь Баадука, — кивнул Рене, — а они, как и наши клирики, почитают единого бога, как его ни зови, а всех остальных числят или в его слугах, или во врагах. Взбунтовавшийся и поверженный своими собратьями древний бог, то ли заточенный в северных горах, то ли туда сбежавший, — разве тебе это ни о чем не напоминает?
— Ройгу?!
— Да, он обладает всеми теми признаками, на которых основывается описание, — подтвердил жаб, хотя его никто не спрашивал.
— И Ройгу как-то связан с тем, что находится в Сером море, — медленно проговорил Рене Аррой. — А это значит, что, даже справься мы с Годоем, опасность никуда не исчезнет. Майхуб это понимает, вот почему он протягивает нам руку. Если мы выживем, нужно будет разузнать, что же там творится…
— Разузнавать, разумеется, будешь ты, — вздохнул Шандер.
— Вряд ли кто-то еще сможет это сделать, не оставлять же нам эти, как их, «корни зла»… Один раз такое уже сделали. Причем недоглядели боги, а расхлебываем мы…
— Задачи нужно решать последовательно, — жаб явно был недоволен, — экспедиция в Серое море может состояться лишь после победы над Годоем и Ройгу. К тому же ты еще не решил, что делать с письмом калифа.
— Отчего ж не решил? — Рене Аррой улыбнулся. — Я принимаю его помощь. Я напишу Майхубу, а Иоганн отвезет мое письмо и… Пожалуй, придется вернуть кое-какие драгоценности. Негоже уступать сурианам в щедрости!
Глава 2
2229 год от В. И. 16-й день месяца Дракона
Арцийская Фронтера. Ласкава пуща
Таяна. Олений замок
Эланд. Идакона
Таяна. Высокий Замок
1
— Этот подвиг ставит графа Шандера в один ряд с величайшими героями, — Луи Гаэльзский возбужденно стиснул руку Лупе, — но мы отомстим за всех. И за Гардани, и за Стефана, и за эту девушку… Клянусь тебе, пока я жив, я не опущу оружия!
Лупе печально смотрела на принца. Как же он молод! Убить Годоя… Вряд ли это под силу кому-нибудь, кроме Рене или Романа, но даже если они победят, мертвые останутся мертвыми. Леопина вспомнила последнюю встречу с Шандером. Он стал для нее всем, а она, она даже не почувствовала, когда граф умирал. Арциец был похож на Гардани. Тот, наверное, был таким же, когда влюбился в свою Ванду, — молодым, отважным, уверенным, что все в конце концов будет хорошо.
Интересно, заметили б они с Шани друг друга, если бы встретились раньше? Вряд ли… Ее в юности влекли красивые слова и чужие несчастья и непонятость, а Шани, Шани искал нежное и беззащитное создание. Потери и разочарования сделали их другими, и эти другие поняли и приняли друг друга. Лупе не сомневалась, что с Шандером обрела бы счастье, но он ушел и не вернулся. У него нет даже могилы, а теперь судьба свела ее с этим юношей, который вполне мог быть младшим братом Шани Гардани. Они так похожи, только глаза у Шани темно-карие, почти черные, а у Луи темно-синие, как вечернее небо.
— Почему вы молчите, данна Лупе?
— Простите, задумалась… Вы так похожи на Шандера Гардани… Это странно.
— Чего же тут странного? — Луи бережно отвел с пути женщины тонкую ветку, усыпанную розоватыми цветами. — Моя бабушка по матери — таянка, двоюродная сестра матери графа Шандера Гардани. Дядька Шарль… — голос принца предательски дрогнул, — он заставил меня выучить всю мою родословную. Я не понимал зачем, а он опять оказался прав…
— Значит, Гардани ваши родичи?
— И я горжусь этим! Данна Леопина… Я должен это сказать… Я понимаю, у меня нет никакой надежды… Вы знали таких людей, как Рене Аррой, Роман Ясный, Шандер Гардани, а я что… Принц без королевства, я мало знаю и еще меньше умею… Я бы вам ничего не сказал, но вечером нам опять идти в бой… Я… Я люблю вас!
Лупе молча повернулась и пошла назад. Что она могла ему ответить? Он так походил на Шани и был так молод… Луи не виноват, что жив, когда Шандер Гардани погиб, и погиб страшно, но маленькая колдунья не хотела ни видеть просящие глаза арцийского принца, ни слышать то, что он говорит…
2
— Что с тобой? — Герика встревоженно смотрела на Шандера.
— Так, ерунда, — Шани виновато улыбнулся, — что-то сердце зашлось. Никогда такого не было… Устал, наверное…
— Слава Триединому, — тарскийка возвела очи горе и вдруг засмеялась, — неужели ты наконец догадался, что устал? Иди и немедленно ложись. До вечера мир не рухнет, к тому же герцог с командором на ногах, приглядят, если что…
— Хорошо, сейчас…
— Никаких «сейчас»! — отрезала Герика. — Ляжешь здесь, у меня, а то твой Сташко тебя из-за какой-нибудь ерунды через полтора часа разбудит… Я не шучу. Попробуй только выйти…
Гардани не протестовал, он действительно не спал две ночи, мотаясь вдоль Зимней гряды. Недоступность недоступностью, но проверить не мешало. Для почтенных купцов обрыв был и вправду непреодолим, но не для шпионов. Выросший в горах Шани лазал по скалам не хуже тарскийцев и немногим уступая, если уступая, гоблинам и нашел-таки четыре места, где лично он мог пробраться на побережье. Теперь у каждого спуска караулили гвардейцы Феликса, обладавшие упорством кошки над мышиной норой. Шани же, пользуясь случаем, заскочил в Идакону навестить Герику. С тарскийкой он мог быть откровенным, и она отвечала ему тем же. И еще с ней был Преданный, к которому любивший Стефана до самоотречения граф испытывал какую-то щемящую нежность. Зверь платил человеку взаимностью.
Герика с улыбкой посмотрела на Гардани, уснувшего, лишь только его голова коснулась подушки. Пусть спит, она не позволит его разбудить раньше вечера, хотя бы и впрямь начинался конец света. Сама Герика устроилась в кресле со старинным фолиантом. В последнее время женщина пристрастилась к чтению, выискивая из хранящихся в замке книг самые старые. Чем непонятнее и расплывчатее был смысл, тем с большим вниманием дочь Михая вчитывалась в выцветшие строчки. Она сама не знала, что ищет, но искала.
3
Эстель Оскора
Я с трудом разбирала полустершиеся буквы, хорошо хоть почерк у Этты Идаконской был четким и разборчивым, несмотря на присущие ее времени завитушки. Мне нравилась эта женщина, жившая еще до Анхеля Светлого, но я не могла понять, как можно доверить сердце пергаменту, да еще зачарованному специальным образом, — такой пролежит и тысячу лет, и больше, храня следы боли и радости давным-давно ушедших. Этта была горда, умна, скрытна, и все же она записала историю собственной жизни, позаботившись о том, чтобы с записями ничего не сделалось… Почему? Я прочла рукопись от начала до конца, подумала и принялась читать снова, вникая в каждую мелочь. В конце концов, среди потомства Этты был Рене, а предавший ее возлюбленный приходился пращуром уже мне…
