Виконт не просто исполнил приказ, он пошел дальше, вручив защитникам Гверганды не только письма, но и себя. Не прошло и часа, как Гартаж оживленно болтал с «Серебряными», рассказывая о житье в Мунте до и после Годоя и не подозревая, какую бурю вызвал его поступок. Не у врагов — у друзей. Феликс и Мальвани требовали прогнать виконта взашей, а то и допросить с пристрастием. Шандер с пеной у рта доказывал, что парень ничем не хуже «Серебряных», ушедших в Эланд от короля Марко. Рене молча слушал, потом осведомился:
— Шани, возьмешь его к себе?
— Конечно, — улыбнулся Гардани, — мне он нравится.
— Тебе бы и граф Койла понравился, — скривился Мальвани.
— Ну нет, — не согласился таянец, — Койлу я видел. За предателя я его, правда, не держал, но иметь с таким дело — увольте!
— И все же не стал бы я брать к себе этого арцийца, — с сомнением проговорил Феликс, — после того, что произошло…
— Вот именно после того, что произошло, и нужно брать, — усмехнулся Аррой, подставляя лицо проглянувшему солнцу. — Вы боитесь второго Койлы? Этого не будет!
— Почему ты так уверен?
— Потому что парня подобрал сам Годой из числа тех, кто только и смотрит, как бы перейти на нашу сторону. Как ты думаешь, зачем он это сделал? Да для того, чтоб мы его или отшвырнули, или, того лучше, казнили, увидав в нем предателя. Тогда другим арцийским нобилям неповадно будет с нами связываться. Расчет нехитрый.
— Что ж, очень может быть… Излишняя подозрительность отталкивает, и все же, Шани, постарайся, чтобы Гартаж не оказался у тебя за спиной во время боя… Хотя, — командор неожиданно засмеялся, — если мальчишка в отца, его за хвост удерживать придется, чтоб не лез впереди всех. Кстати, Рене, а что на месте Марциала сделал бы ты? Я не имею в виду интриги…
— Я? То, чего ты в свое время опасался. Прорвался бы в город с моря. При хорошем ветре осенью это вполне возможно. Ваши цепи, конечно, хороши, но есть управа и на них…
— Какая это? — набычился Мальвани.
— Рене, Сезар! — Феликс укоризненно покачал головой. — Кто о чем, а монах о свечках… потом разберетесь, как брать Гверганду с моря, а сейчас нам нужно не отдать ее с суши. И ответить на письма.
…Наутро затянутый в черный с серебряной оторочкой доломан Леон Гартаж сопровождал графа Гардани. Шандер коротко поклонился выехавшему навстречу Марциалу и вручил незапечатанный свиток, на котором было три слова «нет» и три подписи — Архипастыря Феликса, великого герцога Эландского и короля Таяны Рене Арроя и маршала Арции Сезара Мальвани.
Глава 4
2229 год от В. И. 2-й день месяца Собаки
Арцийская Фронтера. Белый Мост
Арция. Гверганда
1
— Ну и кто там? — Луи подсыпал пороха на полку своего пистоля. — «Рогатые»?
— Не похоже, ваше величество. — Вырвавшиеся вместе с Луи из лагской ловушки воины упрямо именовали своего вожака императором, и принц оставил всяческие попытки это прекратить.
— А кто же тогда?
— Больше всего смахивают на «синяков» и фискальную стражу, — пояснил Ноэль, славящийся своим умением незаметно подкрасться к кому угодно, — и с ними еще какие-то, в серых плащах. Хотели притащить хоть одного, да никто из паршивцев до ветра так и не отошел. Железные они, что ли…
— Сколько их там?
— Много. Вокруг села сотен пять, не меньше, так ведь еще и внутри есть. И, похоже, еще кого-то ждут.
— Что делать будем? — Луи всегда спрашивал совета Ноэля, хотя следовал ему не всегда. Ветеран был не в обиде: молодой предводитель оказывался прав шесть, если не семь раз из десяти. Ноэль потрогал шрам на подбородке.
— Можно обойти село вдоль речки, и в лес. Их двое, а то и трое на одного нашего. Проклятый их знает, чем они заняты, но за дорогой уж точно не следят…
— Да, — кивнул Луи, — всех «синяков» не перебьешь. Нам о Жнецах думать надо.
Не обремененный обозами отряд — громоздкое имущество, включая отобранные во время одного из набегов пушки, хранилось в непролазных для всех остальных Кабаньих топях, — притаился на опушке Ласкавой пущи. Прашинко где-то мотался, а люди Ноэля вторую неделю не находили ни Жнецов, ни отряда, который можно было вырезать. Вчера почти показалось, что безделью конец, но при «синяках» оказалось слишком много стражи, а чуть дальше обнаружился сильный конный отряд. Луи же тщательно оберегал своих людей и на рожон не лез. Эарите сумела втолковать принцу, как важно то, что они делают, и потом… он обещал Лупе.
Селян, конечно, жаль, но урожай не голова, новый вырастет. Зато ограбленные фронтерцы могут и за вилы взяться. Пусть не все, но некоторые. Когда «синяки» уйдут, надо наведаться в село, поговорить… Ему нужны новые люди и, чего греха таить, припасы на зиму, хотя сборщики вряд ли оставят лишнюю курицу для резистантов.
[32]
Отряд тихо отошел в глубь леса и потянулся на юго-восток. Они почти миновали опасное место, когда Гайда осторожно тявкнула, привлекая внимание хозяина. И тут же под копыта коней чуть ли не вывалились две женщины и девчонка-подросток, тащившая за руку мальчонку лет семи. Выражения исцарапанных ветками лиц говорили сами за себя. Луи спрыгнул с лошади, даже не поняв, что делает.
— Что случилось?
Одна из женщин, высокая и статная, словно очнувшись от кошмарного сна, уставилась в лицо принцу, не забывая прикрывать собой спутницу, явно беременную.
— Хто вы? — Голос, низкий, грудной, слегка хрипловатый, чем-то напоминал голос Лупе.
— Арцийцы, — Луи старался говорить как можно мягче, — пробираемся в Эланд.
И тут беременная ринулась вперед, явно стремясь обхватить принца за колени. Девчонка с ревом немедля к ней присоединилась. Не терпящий подобных верноподданнических чувств Луи раздраженно отстранился и обратился к статной, кое-как державшей себя в руках:
— Что случилось, красавица?
И Гвенда рассказала. Она, дура такая, все же послушала войта и не стала поднимать тревогу, только соседке Катре и шепнула. Женщины, хоть и не решились бросить дом, на площадь со всеми не пошли, Катря с сынишкой заперлись дома, а Гвенда пробралась через лаз в заборе на задворки церкви, где и столкнулась с Ганкой. Остальные столпились на центральной площади, на коронный помост забрался предводитель «синяков», и тут такое началось…
Голос Гвенды прервался. Однако воины и так все поняли. Теперь, даже прикажи Луи идти дальше, его вряд ли послушались бы. Горечь Лагского поля, безымянный ужас уничтоженных Лошадок, унижение отступления не позволяли пройти мимо еще и этой беды, оттолкнув судорожно цеплявшиеся за запыленные сапоги женские руки.
