Годой вновь уткнулся в карту, пытаясь отогнать малоприятные воспоминания о становящемся все несноснее господине Шаддуре. Итак, сначала Марциал попробовал переправиться в излучине, где за рекой возвышался крутой холм, весьма подходящий для создания временного укрепленного лагеря. Увы! Река оказалась слишком широка, а противоположный берег буквально утыкан пушками, и откуда только эландцы их набрали? Под перекрестным огнем мост навести не удалось, а небольшие отряды, перебравшиеся на конях и лодках, были уничтожены или сброшены в реку. Правду сказать, от этой попытки успеха и не ожидали. Марциал заранее писал о своих планах, в которых демонстративному форсированию реки отводилась роль разведки.
Арцийцы выяснили, что берег укреплен, и укреплен основательно, после чего Марциал вернулся к Гверганде и с упорством обреченного принялся бросаться на гранитные стены, предъявляя ультиматум за ультиматумом, на которые из крепости отвечали издевательскими выкриками. Одуа терпел и готовил тайную переправу много выше города, полагая, что, какой бы сильной ни была оборона, укрепить весь северный берег, даже с учетом того, что он выше южного, невозможно.
На первый взгляд все так и обстояло. Шестая по счету группа разведчиков — первые пять исчезли без следа, причем каждая последующая переправлялась выше предыдущей — успешно перебралась на другой берег выше Зимней гряды, где Адена еще не столь широка. Это пятью весами ниже, когда в нее вливался быстрый холодный Цир, а затем и полноводная Осса, построить сносную переправу почти невозможно, а выше Цира Адена мало чем отличается от большинства арцийских рек. Там в самом начале месяца Собаки крупный отряд и перешел на эландский берег.
Казалось, Марциал был близок к успеху. Переправившиеся, смяв несколько небольших заградительных отрядов, вышли к устью Цира, установили связь с основными силами и навели плавучий мост, по которому начала переходить армия. Увы! Брат Бернара при всем своем уме недооценил противника. Северный берег Цира оказался укреплен по всем правилам воинского искусства, а на плавучий мост спустили заранее подготовленные брандеры. Эландцы где-то разжились горючей черной жидкостью, по слухам бьющей из земли в атэвских пустынях, и деревянная переправа заполыхала. Мало того, атэвская дрянь продолжала гореть и в воде, в которую, спасаясь от огня, прыгали арцийцы. Около четверти людей Марциала оказались на левом берегу отрезанными водой и огнем от своих. И в это время им в тыл ударили заранее перешедшие Цир и до поры до времени прятавшиеся в лесу церковники, усиленные конницей Гардани. Вояк Марциала быстро оттеснили к вершине треугольника, образованного Аденой и ее притоком, из-за которого ударила артиллерия.
Избиение продолжалось почти сутки на глазах у вице-маршала, бессильного хоть чем-то помочь гибнущим. Некоторые, впрочем, предпочли сдаться в плен.
Желающих переправляться через реку поубавилось, но Марциал предпринял последнюю отчаянную попытку прорваться в город по реке на плотах и отобранных у местных жителей лодках. Две тысячи прельстившихся полугодовым жалованьем добровольцев согласились рискнуть, но раскошеливаться не пришлось. Плоты исчезли из виду за стенами южных фортов, и только их и видели. Немногие выбравшиеся из этой передряги рассказали, что напоролись на протянутую через реку цепь, за которой стояли эландские корабли, расстрелявшие утлые суденышки в упор.
Неприступность аденского рубежа стала очевидной, и обе стороны успокоились, лишь иногда тревожа друг друга вялой перестрелкой и небольшими вылазками, в которых опять-таки в большей степени преуспели осажденные. Скоро должны были начаться осенние бури, и место, в котором располагался основной лагерь Марциала, становилось небезопасным. Вице-маршал просил разрешения отвести войска вверх по течению Адены.
Другого выхода не было, и Михай направил Марциалу приказ, предписывающий армии к началу месяца Волка подняться к Зимней гряде и встать лагерем, перекрыв Морской тракт. Расщедрившийся регент повелел выплатить жалованье за три месяца вперед и поделить между уцелевшими деньги, причитающиеся погибшим. Вояки Марциала это заслужили, а требовать от людей невозможного — глупо. Мальвани и Рене надежно заперты за Аденой, а в Арции и Таяне найдется достаточно людей, чтобы исполнить задуманное. После чего можно вспомнить об Эланде. И, конечно же, о Герике, но Эстель Оскора в руках Арроя устраивала Михая больше, нежели Эстель Оскора в Вархе под присмотром господина Шаддура.
2
— Вот и все. — Рене проводил взглядом отходящих арцийцев.
— На сегодня, — согласился Гардани, смахивая пот с закопченного лица.
— Да нет, не на сегодня. — Аррой устало привалился к стене. — Ставлю Гиба против дохлой клячи, что этот штурм последний. Эрик клянется, что завтра задует Хьела,
[33]
а это надолго.
— Во время Хьелы даже безумцы не полезут на стены, — объяснил Мальвани, — да и исчерпали они себя. Впрочем, и мы тоже…
— Увы. — Феликс после схватки у Цира слегка прихрамывал, но трость или потерял в боевой горячке, или отбросил за ненадобностью. — Силы слишком равны, чтобы драться. Они поняли, что не пройдут. Мы поняли, что не выйдем. Ворваться в город по реке и захватить мосты было их последним шансом.
— И они его упустили, — подвел итог командор, — или, вернее, мы их остановили.
— Значит, мы все думаем, что Марциал успокоится до весны. — Архипастырь умело перезарядил пистоль и заткнул за пояс, странно выглядевший на малахитовом облачении.
— Именно. История знает примеры подобных «стояний», — подтвердил Сезар, — некоторые продолжались не год и не два, а все десять. И прекращались изнутри. Кто-то ломался и отступал, кто-то открывал ворота, кого-то свергали… Кстати, мои поздравления, Рене: то, что ты рискнешь войти в реку при такой низкой воде, не предвидел бы сам Анхель!
— Это напрашивалось само собой, — отмахнулся Аррой, — а раз так, мы были обречены на победу. Да и Адена здесь много глубже, чем кажется, но на победу, на нашу победу эта осень не походит.
3
Эстель Оскора
Первый снег я увидела из окон замка. Я стояла и смотрела на крупные белые хлопья, медленно падающие на мокрую темную землю, и мне казалось, что это я стремительно взлетаю в небо, а снежинки стоят на месте. Как много уложилось в один-единственный год! Прошлую зиму я встречала в Убежище, не зная и не понимая, кто я. Блаженное неведение осталось в прошлом, я была порождением и заложницей чудовищных сил, которые, если их не обуздать, пожрут наш мир, и больше не будет ни белых хлопьев, ни зеленых листьев. Пожрут и примутся за другие миры, и там тоже не будет ничего…
А снег все шел и шел, призывая успокоиться, лечь и уснуть до весны. Даже война и та зимой впадает в спячку, как медведь или полевая крыса. От Шани я знала, что Марциал убрался на зимние квартиры, встав лагерем на Лисьем тракте чуть выше Зимней гряды. Сорвавшиеся с цепи осенние шторма его вряд ли беспокоят, но вот удержать в подчинении семьдесят тысяч здоровых бездельничающих мужчин — тут воистину следует быть сильным человеком. Впрочем, имперская армия, отойдя от моря и пушек Гверганды на безопасное расстояние, наверняка уже обросла маркитантами обоего полу, которые помогут солдатам легко и непринужденно пережить зиму и спустить жалованье. У нас такой возможности не имелось, Идакона, приютившая многочисленных беженцев, была молчаливой и хмурой: присущее маринерам безразличие к опасности не распространялось на ту, что грозила их дому.
