Вряд ли люди, коротающие зиму у огня за тяжелыми дверями, были бы рады диковатой гостье, заявившейся из лесу в сопровождении огромной рыси. Они могли увидеть во мне ведьму, или разбойницу, или сумасшедшую, попробовать меня схватить, а то и прикончить. А меня больше смерти — в конце концов, что такое смерть, чтоб ее бояться? — пугало, что овладевшая мною на краю Пантаны ярость вновь затопит мое существо и я начну убивать. Я не жалела, что расправилась с Эанке. Вернись все назад, я убила бы ее снова, но вот крестьяне или купцы… Они не были виноваты ни передо мной, ни перед Астеном…
Сначала я старалась не думать о моем мимолетном друге, но мысли вновь и вновь возвращались к буковой роще, в которой мы встретили ту проклятую ночь. Не случись беды, вряд ли следующую мы провели бы порознь. Астен был эльфом, магом, Светорожденным. Я, и то в лучшем случае, могла назвать себя человеком, но эльфийского принца это не отвратило, а я… Я так и не смогла понять, была ли влюблена или же просто до безумия хотела тепла, хотела, чтобы кто-нибудь был рядом. Судьба отказала мне даже в этом. И мы пошли в Эланд. Я и рысь. Два диких, опасных зверя. Только Преданный умел обращаться со своими когтями и клыками, я же не знала, когда ко мне придет, если придет, моя сила и что я с ней буду делать. Я пыталась сосредоточиться, отыскать в себе искру той чудовищной магии, что переполняла меня в день смерти Астени, но ничего не получалось. Разве что мне стали удаваться простенькие волшебные фокусы, которым он меня учил. Я могла зажечь огонь на снегу, залечить небольшую рану, овладела ночным зрением, научилась обшаривать мыслью дорогу в поисках чужого разума. Это доказывало, что я не безнадежна, не более того.
Так мы и шли. Я потеряла счет дням, и только меняющийся звездный узор позволял прикинуть, сколько времени прошло. Может быть, я была не права, отправившись в Эланд, может быть, стоило после гибели Астени повернуть в Кантиску и отдаться под покровительство Архипастыря? Но я совсем не знала Феликса. Не знала я и Рене, хотя память услужливо напоминала мне подробности нашего знакомства. Лучше бы, конечно, мне было с ним не спать, но прошлого не исправить. Если я в самом деле живое оружие, ему место в руках герцога Арроя, а не в руках Церкви.
Не знаю почему, но меня пугала сама мысль о монахинях, к которым меня наверняка бы определили. О молитвенных бдениях и очах, опущенных долу, и потом, разве не мне сказали Всадники, что «они» не должны перейти Явеллу? Значит, мое место там. Герцог Аррой узнает все и пусть решает, ему не привыкать. Конечно же, между нами больше ничего не будет. Мне это не нужно, да он и сам вряд ли захочет. Тогда он выполнял просьбу короля Марко, а я… Я подчинялась.
…Преданный насторожился, я это почувствовала сразу. За месяцы наших скитаний я научилась понимать своего спутника-друга лучше, чем себя самое. И теперь, глядя на прижатые уши и медленно поднимающуюся на загривке шерсть, я видела, что случилось что-то куда более неприятное, чем волчья свадьба или проходящий по пересеченному нами на рассвете тракту обоз. Преданный уже не сидел, он стоял, нехорошо оскалившись, готовый к бою, но бой казался рыси безнадежным. Тоска сжала и мое сердце — стоило пройти половину Арции, чтобы пропасть, так и не узнав, кто же ты на самом деле — зло, спасение или просто тварь с горячей кровью, которой боги по прихоти своей дозволили мыслить и чувствовать.
Моя рука потянулась к эльфийскому кинжалу и застыла в воздухе — оружие было ни к чему. Сердце забилось бешеными толчками, утренние краски стали ярче, сочнее… Я ощутила, как во мне плещется Сила и что на сей раз Сила эта мне подвластна.
Было бы куда более разумно обойти десятой дорогой это место тревоги, которое почуял Преданный и которое пробудило во мне мои дьявольские таланты, но любопытство свойственно человечьей природе, а я все еще оставалась человеком. Без колебаний оставив серебристый валун, сидя на котором я любовалась весенним небом, я свернула в березовый лес.
Белые стволы словно бы светились под лучами яркого предвесеннего солнца, место было чистое и доброе, и тем нелепей и страшнее казался чужой кошмар, заполонивший светлую рощу. Ужас тянулся расплывающейся струей; так бывает, когда в ручей выливают ведро краски, она долго держится темным облаком, постепенно спускаясь по течению… Выплеснутый в ясный березовый лес предсмертный ужас тихо стекал нам навстречу. Преданный несколько раз судорожно дернул головой, словно пытаясь проглотить что-то застрявшее в глотке, но пошел вперед. Магия Романа, некогда связавшая зверя с принцем Стефаном, наделила его почти человеческими чертами. Обычная рысь, пусть трижды ручная, бросилась бы наутек, Преданный крался впереди меня, указывая дорогу, хотя я в этом и не нуждалась. Отзвук чужих страданий, разлитый в воздухе, не почуял бы только бездушный.
2
Максимилиан был доволен — место для нового эрастианского монастыря казалось исключительно удобным и выгодным. На высоком берегу впадающей в Адену Лещицы, в половине диа перехода от Лисьего тракта, оно, безусловно, привлечет паломников. Понравился кардиналу и глава общины, смиренный слуга Триединого Эгвантий. В недавнем прошлом воин, он в одиночку брал кабана и медведя, а в глубоко посаженных серых глазах будущего аббата светился незаурядный ум. История Эгвантия Максимилиана очень занимала. Его высокопреосвященству не пристало сомневаться в словах человека, уверяющего, что ему явился святой Эрасти и велел оставить воинскую службу, отправиться на берег Лещицы и заложить новый монастырь. Монастырь, который мог при необходимости стать не только оплотом веры, но и цитаделью против земных врагов.
События последних месяцев не исключали, что святой Эрасти вновь ввязался в дела земные, и вместе с тем… Посвятив себя Церкви, Максимилиан очень рано усвоил искусство политики, слыл прекрасным полемистом и даже неплохо играл в эрмет, но вот зримых доказательств существования Триединого или, на худой конец, святых клирик не наблюдал. До минувшего лета. Неудивительно, что его высокопреосвященство одолевали сомнения.
Герцог — Максимилиан так и не мог мысленно называть Арроя принцем, хоть и приложил руку к его будущей коронации, — смотрел на вещи проще, раз и навсегда решив, что не стоит искать ответ, пока вопрос еще не задан, и что всемогущ Триединый или же нет, но в битве с врагом надо рассчитывать на собственные силы. Клирик улыбнулся и покачал головой, словно продолжая разговор с правителем Эланда, когда тот открыто заявил, что готов чтить Церковь, ибо сейчас они союзники, но уверовать в то, что ожидаемое нашествие происходит с соизволения Триединого, не может. Что ж, Рене верен себе… Максимилиан придержал красавца-коня — мирское пристрастие к породистым лошадям было сильнее требований Церкви о скромности — и подозвал ехавшего на крепком гнедом мерине Эгвантия.
— Как я понимаю, мы почти у цели?
— Видите четыре сосны за излучиной? На вершине второго холма?
— Действительно, прекрасное место. Не думаю, что оно долго будет уединенным, реки всегда привлекают купцов…
— Еще больше их привлекает мир, ваше высокопреосвященство.
— Так вот в чем дело. — Максимилиан внимательно посмотрел на собеседника. — Святой Эрасти посоветовал тебе построить цитадель…
