Ровно в полдень появился епископ Тиверий. Нет, уже не епископ, объемистое чрево святого отца прикрывали малахитовые кардинальские одежды. Рядом возвышался легат Архипастыря в темно-зеленом облачении. Любопытство собравшихся возросло, а легат приятным, хорошо поставленным голосом, которым обладают лишь клирики да лицедеи, оповестил жителей доброго города Гелани, что конклав единодушно избрал Архипастырем Благодатных земель верного и благочестивого сына Церкви Единой и Единственной кардинала Амброзия Кантисского. Учитывая же заслуги епископа Тиверия перед Церковью и Творцом, новый Архипастырь назначил оного Тиверия кардиналом Таяны, Тарски и Эланда. Что до отправившихся к Святому Престолу епископов, то его святейшество, испытывающий к Таяне особое расположение, оставляет их при себе.
Посланец также поведал, что безбожие идаконских Арроев, закрывших храмы и возжегших огни в угоду мерзким фантомам, именуемым в Эланде Великими Братьями, переполнило чашу терпения Церкви, и посему объявляется Святой поход. Дабы раз и навсегда повергнуть оплот еретиков и присоединить Эланд к благочестивой Таяне, процветающей под благочестивой же рукой регента и его супруги.
Люди слушали, качали головами и понимали одно — это война. Война, в которой Церковь выступает на стороне Годоя, а раз так, то и толковать не о чем — против лома нет приема. Драться с Эландом не тянуло: слишком памятны были годы дружбы, да и иметь в противниках людей, подобных Рене Аррою, не хотел никто. Даже если Гнездо Альбатроса не устоит, сколько крови при этом прольется! Добро б еще Годой увел на север своих головорезов, но ведь он заставит идти и таянцев. Поборы увеличатся, а новоявленные фискалы начнут хватать налево и направо за симпатии к Эланду…
Из храма расходились молча, настороженные и подавленные. И не только люди. Охранявший особу регента Уррик пад Рокхе был вне себя. Он не терпел лжи — гоблины вообще очень правдивы по своей натуре. Кроме того, Уррик ненавидел и презирал Церковь, считая ее порождением подлых пришельцев, некогда истребивших Истинных Созидателей и загнавших гоблинов в Последние горы.
Уррик, как и его соплеменники, пришел в Таяну служить не Михаю, но Истинным Созидателям. Гоблинский офицер не любил и не уважал регента, но великая цель оправдывала средства, тем паче по отношению к людям. Дважды предавшие богов и поклонявшиеся разрисованным доскам не стоили жалости…
Но затем Уррик понял, что люди бывают разными. Жена регента оказалась лучше, благороднее, умнее и смелее всех, кого он когда-либо встречал. Молодой горец полюбил ее со всей присущей его народу преданностью, а ведь Илана была человеком! А затем случилась встреча с Романом Ясным! Даже не человеком — эльфом, в чем тот сам признался, когда выводил их с Шандером и рысью из Гелани. Этот Рамиэрль из Дома Розы оказался отнюдь не таким, каким должен быть согласно «Завету».
[2]
Конечно, эльф был уродлив, хоть и не так, как вспоминали сказания, но он вел себя так, что вызвал невольное уважение Уррика, весьма щепетильного в вопросах чести. Гоблин очень хотел оказать эльфу равную услугу, а ведь еще был Шандер Гардани, чью смелость и преданность своим воинам и своей госпоже Уррик не мог не оценить по достоинству. Они провели в дороге не один день, и все это время Шандер держался с мужеством, достойным великих героев. Разве не так улыбался, стиснув зубы, умирающий от яда Великий Воитель Игрэнк пад Краннаг, которого безутешные друзья несли на плаще в родные горы по горящим Ларгам?! Бедный гоблин не мог ничего поделать с тем, что искренне привязался к Шандеру. Да, среди людей случались исключительно достойные. И исключительно мерзкие. Такие, как этот жирный жрец!
Пытаясь хоть как-то связать разваливающийся на глазах простой и ясный мир, в котором на одной стороне было кромешное зло, а на другой добро и справедливость, возлюбленный Иланы цеплялся за свою ненависть к зеленым жрецам — этому средоточию скверны и мракобесия. Тиверий стал для Уррика истинной находкой: трусливый и жирный, он воплощал в себе все самое отвратительное, а сегодня его объявили кардиналом! Объявили лживо — Уррик как никто другой знал, что легатом с помощью нехитрой магии прикинулся Белый жрец, сменивший погибшего в Эланде Охотника Бо.
Вот этого-то честный горец понять и не мог. Прикажи ему немедля разметать по кирпичику храмы, возжечь костры в честь Истинных Созидателей и перетопить зеленобрюхих в Рысьве, Уррик подчинился бы без малейших колебаний — зло должно быть уничтожено! Но те, кто говорит о том, что их цель — возвращение Созидателей, прячутся за людскую Церковь! Объявляют Святой поход, пользуются услугами жирного слизняка! Такого Уррик стерпеть не мог. Чем больше он чувствовал себя преступником, прелюбодействуя с замужней женщиной, да еще человеческого рода, чем больше ненавидел ее мужа, тем нетерпимей в вопросах чести и веры он становился. Теперь пал и последний оплот.
Уррик не заметил, как оказался в Высоком Замке, — раздумья съели всю дорогу. Видеть никого, кроме Иланы, не хотелось, но ее он сможет обнять только завтра — им приходилось таиться, и прямой по натуре горец терпел это лишь из боязни навредить любимой. Коротко кивнув товарищам, воин прошел в зверинец.
Гоблины любят и понимают всяческое зверье немногим хуже, чем эльфы. Это не мешает им быть прекрасными охотниками, но за пределами неизбежного для обеспечения жизни они всегда будут помогать малым сим: кормить, лечить, защищать… Неудивительно, что заброшенный зверинец незаметно оказался на попечении гоблинов, опекавших его обитателей в меру своего разумения. Уррик больше всего любил птиц, с которыми вечно возился, если не нес службу, не встречался со своей возлюбленной и не совершенствовался в чтении и письме — в последнее время он приохотился к этому столь не подходящему для воина делу. Впрочем, занимался он опять же в зверинце, на голубятне, где его за этим предосудительным занятием никто не видел. Туда расстроенный гоблин и направился, чтобы привести мысли и чувства хотя бы в относительный порядок. И там же ему пришла в голову мысль, сначала показавшаяся кощунственной, но постепенно полностью захватившая. Уррик решил написать в Эланд. Доставить почту было просто — среди голубей, которых он каждый день кормил, имелось несколько почтовых эландских, о чем возвещала табличка на вольере. Да и Илана не скрывала, что, если б не тайна, она бы не стала подвергать опасности жизнь возлюбленного.
Гоблин больше не колебался. Вырвав из книги чистый лист, он принялся составлять послание, в котором говорилось о подлоге кардинала и Святом походе. Оставшись довольным своим творением, гоблин задумался над подписью — она должна внушать доверие, но ни в коем случае не наводить на его след или, упаси Истинные Созидатели, бросать тень на Илану. Наконец его осенило.
Уррик обмакнул перо в разведенную сажу и старательно вывел внизу слово, сказанное Шандеру на прощание Романом.
2
Порывистый северный ветер швырял в лицо соленые брызги, пробирал до костей, но двоих маринеров причуды погоды заботили мало — в своих странствиях они видали и хуже. Правда, оба давно не ощущали под собой танец палубы. Первый был слишком стар, второго судьба выбросила на берег, заставив заниматься тем, что ему с детства внушало глубочайшее отвращение. Здесь же, у продуваемых всеми ветрами скал бухты, моряки чувствовали себя как нельзя лучше; но даже бешеный грохот прибоя не мог заглушить тревоги в сердцах, почитаемых самыми отважными в Эланде, а значит, и во всей Тарре.
