— В засаде они половину оставили, что ли? — проворчал Матей, однако в голосе его не было особой уверенности.
Дело оказалось в другом. Аюдант Матея был истым уроженцем севера и уложил все увиденное и собственные выводы в три слова:
— Монсигнор, это война!
5
Фредерик Койла придирчиво рассматривал свое отражение в переносном зеркале. Пожалуй, не стоило ему вчера столько пить. Михай Годой, конечно, радушнейший из хозяев, но язык дается дипломату, чтобы скрывать свои мысли, а не для того, чтоб произносить пустые тосты. И вот результат — третий час пополудни, а он едва встал… Лицо опухшее, глаза мутные, руки трясутся… А ведь ему уже за тридцать, и, если он хочет по-прежнему радовать мунтских красавиц своей внешностью и темпераментом, нужно себя поберечь. Граф покачал головой — и что это вчера на него нашло, ведь он почти не пьет, а тут опрокидывал кубок за кубком, да еще и гаэльзсцев заставлял.
Неприятно будет, если они разболтают о его вчерашнем «подвиге» обретающемуся поблизости племянничку императора. Ведь именно он, Фредерик Койла, одним из первых поддержал Бернара, потребовавшего высылки Луи из-за его постоянных пьяных похождений, завершившихся попыткой изнасиловать собственную кузину. В последнее Койла, впрочем, не верил — Марина-Митта сама могла изнасиловать половину гвардии, однако чего не повторишь, чтобы удалить человека хоть и неплохого, но самим своим существованием мешающего Бернару, а значит, и тем, кто связал с ним свою судьбу. И все равно граф не хотел, чтобы Луи узнал о его, Фредерика, пьянстве. Надо будет тактично переговорить об этом с вчерашними гостями, если те еще не разъехались, хотя вряд ли они смогли это сделать, так как тоже пали жертвой тарскийского гостеприимства.
Граф вздохнул, еще раз расправил и без того безукоризненно лежащие манжеты, подумал, достал баночку с румянами, тронул заячьей лапкой зеленоватые щеки и раздвинул полог палатки. Лагерь оживленно гудел. Люди и гоблины сновали в разные стороны, ржали лошади, раздавались резкие свистки горских начальников и хриплые голоса тарскийцев. Вчерашних сотрапезников Фредерик Койла нашел без труда. Те только что проснулись и, морщась, приступили к обычному в подобных случаях лечению. К глубокому облегчению столичного гостя, провинциалы не сочли его вчерашнее поведение чем-то из ряда вон выходящим, скорее они были удивлены умеренностью графа.
Койле предложили какую-то настойку, которую в здешних краях пьют на второй день празднества. Он согласился. День полз в обсуждении столичных новостей и местных сплетен, причем Фредерик с мстительным удовлетворением узнал, что Луи все еще под присмотром старого Матея, которого ненавидит всеми фибрами души.
Окончательно успокоившись и полностью очаровав своих собеседников, Койла попрощался и хотел выйти вон, однако это ему не удалось. Два молчаливых горца с обнаженными атэвскими ятаганами не пропустили посланника императора, с каменными лицами встретив поток его красноречия. Та же участь постигла и прочих арцийцев. Гости Годоя, внезапно ставшие пленниками, с недоумением уставились друг на друга.
— Возможно, у них в лагере происходит что-то, что они не хотят показывать чужим. Какой-нибудь обряд или что-то в этом роде. — Граф сам не очень верил в то, что говорит, но надо же как-то объяснить происходящее, чтобы сохранить лицо.
Как ни странно, арцийцы такое объяснение приняли и даже прикрикнули на сынка одного из нобилей, предпринявшего попытку вырваться из палатки. Мальчишка обиженно закусил губу и удалился за занавеску, отделявшую основное помещение от отсека, в который слуги убирали свернутые постели. Плен, если это был плен, оказался весьма приятным, так как вскоре полог откинулся, пропуская таянцев, принесших обильный обед, хорошие вина и известие, что вечером их ждет регент. Испортившееся настроение улучшилось, и граф, приняв на себя роль хозяина, пригласил всех к столу.
6
— Я не видел чернил с тех пор, как моим учителям перестали платить жалованье. — Луи с отвращением отшвырнул перо. — И вообще нам никто не поверит.
— Кто нужно, поверит. — Матей пробежал глазами шесть посланий. — Хотел бы я взглянуть на рожу Бернара, когда тот узнает, до чего доигрался… Удавил бы! Своими руками привести сюда такую заразу…
— Может, еще удавишь, — попытался пошутить принц.
— Надеюсь, — ветеран был не склонен воспринимать слова Луи как шутку, — но пока нам придется солоно. Винсен, давай сюда ребят!
Двенадцать человек вошли в домик покойного клирика, где удалось отыскать бумагу и чернила, и замерли, переводя взгляд с принца на Матея и обратно. Старый вояка молчал, и Луи понял, что приказывать, по крайней мере на людях, отныне придется ему.
— Вот что, — он старался говорить спокойно и деловито, — тут шесть писем. Каждое должно быть доставлено как можно скорее. Ваша быстрота — это спасенные люди. Замешкаетесь, еще где-нибудь случится то же… что мы видели. Кто здесь с севера?
— Я, — отдал честь стройный сероглазый брюнет и уточнил: — Черный Лес, это рядом с Гвергандой.
— Туда и поскачешь. С тобой поедет Шаотан, нужно, чтобы хоть кто-то добрался до Сезара Мальвани, но лучше, если оба. Это, кстати говоря, всех касается. Умирать вернетесь сюда, поняли? — Воины заулыбались, словно им сказали что-то неимоверно приятное. — Так… Кто-нибудь знает самую короткую дорогу к Кантиске? В обход Мунта?
— Тео. — Матей, разумеется, знал о своих людях все.
— Тогда ему — Архипастырь. Если для скорости понадобится ограбить кого-то на дороге, грабь, грехи тебе отпустят, только б скорее. А ты, ты, ты и ты — поедете в Руну, Эстре и Гаэльзу. Отдать начальникам гарнизонов из рук в руки, будут расспрашивать, отвечать как на духу.
— Именно, — кивнул ветеран, — там свои. От себя добавьте, чтоб шевелились. Нужно остановить эту нечисть и держаться, пока не подойдет подкрепление. Гийом и Толстяк, ноги в руки и в Мунт. Это письмо императору, но с ним успеется, а вот второе, маршалу Ландею. Лично и срочно!
— Возьмите деньги, — Луи высыпал на стол пригоршню монет, — больше нету, так что шутка про грабеж — не совсем шутка. Главное — скорость; помните, что от вас зависит.
Матей хмуро оглядел посланцев.
— А теперь брысь! Шаотан, возьми серого, он лучше других, с Жани я разберусь. — Гонцы бросились вон, за окнами простучали копыта.
— А что теперь? — Луи принялся размазывать по чистенькому столу чернильную кляксу, пытаясь придать ей очертания коровы.
— Ждать теперь, — отрезал бывший враг. — Самое муторное дело, между прочим. Ждать и думать. Знал я, конечно, что Бернар — тварь. Но что он такой дурак! Позвал баран змею с волком воевать, она его и укусила…
— Но они на Эланд идут, правда ведь? Что Годою с нами делить? Да ты же сам и говорил, Бернар с Михаем сговариваются против Рене Арроя.
— Знаешь, парень, — Матей задумчиво взъерошил остатки волос на затылке, — похоже, этот шут гороховый, наш император, таки их пропустил. Иначе они Фронтеру с ходу не проскочили бы. Гарнизоны там сильные, их не обойдешь и не опрокинешь. Прохлопать не могли, я знаю, кто там командует… Нет, по всему выходит, что Базилек их сам пустил. Иначе с чего его консигну впереди тащат?
