Как бы то ни было, но Арман дохнул. В конец перепуганная Юта бросилась бежать. Арман, петляя, спотыкаясь и держась за стены, двинулся прочь.
Он был пьян, как никогда.
С третьего раза обернувшись-таки драконом, он шагом пробрался через тоннель и, только достигнув выхода, поднялся на крыло.
Вечер был воспаленный, кроваво-красный, абсолютно безветренный. Море глухо шумело; Армана бросило в сторону, он коснулся крылом воды и чуть не рухнул в волны, но в последний момент выровнялся, хоть и с трудом.
Быстро темнело. Немели крылья, голова шла кругом от выпитого, он никак не мог подняться повыше — тянуло вниз отяжелевшее брюхо. Море, которому полагалось быть внизу, норовило то подняться на дыбы, то опрокинуться набок. Замок то и дело лез в глаза, хотя Арман старательно поворачивался к нему хвостом.
Я трезв, грузно ворочалось у него в мозгу. Я вполне в состоянии… Проклятье!
Он снова зачерпнул воды и озлился, и эта злость помогла ему овладеть собой. Презирая себя и весь мир, он пустился прочь от берега и от замка, гонимый ненавистью и отчаянием.
Безветрие затягивалось. От горизонта наползали темные бесформенные груды, больше похожие на кучи чернозема, нежели просто на тучи. Армана мутило. Суетливо взмахивая сразу уставшими крыльями, он летел и летел, будто пытаясь убежать от себя.
Стоячий воздух над морем дрогнул. Потом дрогнул еще, и сразу, без предупреждения, налетел ледяной вихрь. Стало совсем темно, только край горизонта вдруг ярко осветился, чтобы тут же и погаснуть.
Гроза.
Арману стало весело. Что ж, пусть. Это забавно. Это приключение. Только прочь от замка, от принцессы, от ритуальной комнаты, от клинописного зала, от такой жизни. Прочь.
Горизонт осветился снова, и снова, и снова, и вот уже чуткое ухо Армана уловило в мерном грохоте моря далекий отзвук: угу-гу…
Арман хотел улыбнуться, но зубастая пасть не была для этого приспособлена. Вихрь, вдруг совершенно озверев, ударил его по крыльям, завертел, осыпал солеными брызгами; в ту же секунду по чешуе дробно забарабанили крупные капли. Арман чувствовал, как они стекают в подбрюшье, огибая чешуйки, капая с поджатых когтей.
Надо возвращаться, подумал Арман. Ему все еще было весело, но уж очень он устал.
Вот тут-то все и началось.
Гроза налетела внезапно, злобно и беспощадно.
Арман метался среди молний; небо над его головой каждую секунду покрывалось сетью голубых вен. Небо, истязаемое, ревело, истошно кричало от горизонта до горизонта, и в этой каше из волн и туч не было уже ни верха, ни низа, и ни какого-либо твердого направления.
Он, кажется, протрезвел, но это уже не имело значения. Самое горячее желание вернуться не могло помочь в мутной тьме, и Арман окончательно сбился с дороги. Тучи облепили его черной ватой, правое крыло свело судорогой, и оно отказалось подчиняться. Несколько долгих секунд он просто падал, как подстреленная лысуха; потом крыло вдруг захлопало с бешеной силой, и он выскользнул из-под гигантской волны, которая уже готова была слизнуть его, как лягушка слизывает прямо из воздуха зазевавшуюся мошку.
Но молния — молния не желала выпускать добычу. Некто безмерно более древний, чем все Армановы предки, некто, вооруженный сверкающим коленчатым копьем, беспощадно метил в темную спину с костяным гребнем. Он промахнулся раз и два, а третий раз едва не стал для Армана последним, и неминуемую погибель удалось отсрочить только судорожным, головоломным маневром.
Отец. Его отец кружил над морем, и его пронзила молния. В какую-то секунду Арману показалось, что призрак отца, призрак черного, убитого молнией дракона витает совсем рядом, что сквозь тучи смотрят его красные глаза.
Арман понял, что это смерть. Он не испугался и не испытал облегчения, только явилась, будто извне, торжественная мысль: так пришел конец славному роду…
Молния встала во весь рост — будто кто-то намалевал на небе огромное генеалогическое древо.
Юта смотрела на грозу сквозь решетку окна, ежилась от порывов ветра и вздрагивала от ударов грома.
Она не боялась грозы. Когда-то она бравировала своей храбростью в кругу прочих детишек; сейчас ей то и дело шли на ум слова седой няньки — воспитательницы маленькой принцессы Май.
— Молния, — говаривала старушка во время грозы, — молния драконов ищет… Не любит их, огнем выжигает. Как увидите молнию — знайте, это по драконью душу…
Юта вздрагивала, заслонялась от ветра и не знала, радоваться ей, горевать или пугаться.
Арман улетел пьяный, беспомощный; полчаса спустя налетела гроза, и вот уже столько времени прошло, а дракона все нет и нет…
А в живых ли он еще?
Если нет, то Юта свободна. Неясно пока, как выбраться из замка и найти дорогу домой, но тюремщик погиб и, значит, Юте не угрожает темная опасность, связанная со словом «промысел».
А если Арман жив? Сможет ли он вернуться, найти замок в кромешной тьме?
Если не сможет, то любой рыцарь, если он все-таки явится к ней на выручку, останется в полной безопасности. Конец страшным снам и тягостным мыслям. И замок, и сокровища — а вдруг в замке все-таки храняться сокровища — принадлежат ей, Юте, и тому, кто придет ее спасать.
Что так, что сяк — а выходит Юте большая выгода от этой грозы. Дракон гибнет в море — какой счастливый случай!
Хлестнула по глазам белая вспышка молнии.
Он рассказывал ей о своих предках. Он дал ей свою хламиду. Он поймал для нее козу.
Он может съесть ее, Юту. Он и освободителя съест.
Молния вспыхивала без перерывов — вокруг стало светло, как днем.
Он одинок и несчастен.
Замок сотрясался под ударами чудовищных волн.
На башне безумствовал ветер. Вцепившись в каменный зубец, Юта попыталась кричать — но ветер, глумясь над этой глупой затеей, заткнул ей рот. Она притихла, вжавшись в камень, слушая рев моря и удары молний. Что может сделать одна принцесса против разбушевавшейся стихии?
Он не найдет дороги домой. Он ослабеет. Молния убьет его.
Загрохотал гром, будто спеша подтвердить эти ее мысли. Тогда Юта высунулась из-за зубца и показала небу язык.
Она помнила, где хранятся факелы. За раз удавалось принести всего десять-двенадцать; Юта боялась, что не успеет.
Факелы, горой сваленные на верхушке башни, немедленно промокли. Она не знала, займется ее костер или нет.
Упав в темноте, она ободрала колени, переломала все ногти на правой руке и больно ссадила щеку.
Огниво нашлось на камине; руки не слушались, искра не высекалась, факел не желал гореть.
Неконец, покачиваясь, она донесла огонь до башни. Ветер, расхохотавшись, тут же задул его.
Она повторила весь путь сначала, и, всем телом прикрывая огонь от ветра, сунула факел в груду таких же факелов, но залитых водой.
