Врач нашелся в ординаторской, солидный, лет
сорока мужчина, облаченный в снежно-белый халат. На голове у него сидела шапочка,
на груди висел бейджик «Заведующий вторым отделением Романов Василий Петрович,
кандидат медицинских наук!»
– Вы ко мне? – поинтересовался он.
– Да, – кивнула я, – разрешите
представиться: Романова Евлампия.
Эскулап отложил ручку:
– Надеюсь, ваше отчество не Петровна? Иначе я
начну сомневаться в верности своего отца матери.
– Андреевна, – улыбнулась я, –
впрочем – Романовы не такая уж редкая фамилия.
– Мне до сих пор не попадались тезки.
– Однофамильцы.
– Ну да, правильно. Хотя было бы забавно
познакомиться с Василием Петровичем Романовым, – продолжал веселиться
терапевт, – говорят ведь, что имя определяет судьбу. Интересно, этот
человек тоже стал врачом?
– Лично я музыкант, арфистка.
– А меня господь напрочь лишил слуха, –
усмехнулся доктор.
– Зато дал другой талант, – любезно
подхватила я, – каждый хорош на своем месте.
Василий Петрович кивнул:
– Это точно. Вы по какому вопросу?
– Богачевская Альмира…
– Есть такая, – не дослушал меня доктор.
– Я ее ближайшая подруга.
– Да ну? – вскинул брови Романов.
– Что вас так удивило?
– Как же вы сюда попали?
– Прошла через ворота.
– Это невозможно.
– Почему же?
– У нас очень строгая пропускная система, все
заявки подписываю лично я и не помню, чтобы госпожа Богачевская выражала
желание с кем-нибудь встретиться. Я бы непременно запомнил вашу фамилию и
редкое имя.
– Пусть это останется моей маленькой тайной.
Василий Петрович нахмурился:
– Понимаю, завтра же расскажу, что на КПП
берут взятки, пусть мздоимцев увольняют!
– Секьюрити не виноваты! У меня имелся
пропуск.
– Откуда он взялся?
Ну надо же, какие тут порядки! Разволновался
так, словно я прошла незамеченной в хранилище реактивного топлива!
– В вашей клинике работает моя подруга.
– Кто?
– Нина Мастыркина. – Вот теперь
понятно, – повеселел Василий Петрович. – И зачем вы беспокоили Нину?
Альмире Вениаминовне следовало лишь сказать: «Пропустите Евлампию Романову», и
дело с концом. Мы никогда, кроме особых случаев, не ограничиваем посещения.
Вот пристал с этим пропуском!
– Понимаете, Альмира категорически настроена
против всех гостей. Она не хочет, чтобы люди видели ее немощной.
– Верно, – кивнул терапевт, – меня
об этом ее сын предупреждал, дескать, если кто станет рваться, то ни-ни.
Кстати, у нас многие из клиентов придерживаются этой же позиции, отсюда и
строгости с пропусками.
Я опустила глаза и постаралась нацепить на
лицо самое честное выражение. Надеюсь, Василий Петрович плохой физиономист.
– Я очень заволновалась. Олег отвечает на мои
вопросы подозрительно лаконично: все нормально, мать лежит в больнице. Сама Альмира
буркает в трубку: «Ничего, жива пока». Вот я и решила применить военную
хитрость, дабы узнать, что с ней. Понимаете, мы с детского сада вместе. Нас ее
мама, Сульфия, за руку в одну группу водила.
Василий Петрович кивнул:
– Ясно. Но ничего утешительного я вам не
скажу.
– Что? Так плохо?
Романов начал перебирать ручки, лежащие на
столе:
– Ну, положение нехорошее.
– Чем она больна?
– Она в клинике не так давно. К нам попала с
кипой анализов, относительно нормальных, и кучей заключений. Камни в желчном
пузыре! Ну и что, они сейчас у каждого второго, пониженное давление, слабость,
потеря веса. Неприятно, конечно, но не смертельно. Мы заподозрили гормональные
нарушения, сделанный нами анализ это подтвердил, да и кое-какие наблюдения.
Богачевская впадает в истерику, плачет, потом возбуждается, затем опять
испытывает слабость. Похоже на нарушение деятельности щитовидной железы, но
диагноза пока нет, ее еще не дообследовали. Впрочем, и до нас его не поставили.
Олег Юрьевич приходит сюда редко, но звонит мне каждый день. Я уже из чистого
суеверия не говорю ему, что с матерью. Отделываюсь фразой типа «Состояние
стабильное».
– Почему же?
Василий Петрович махнул рукой:
– Я никогда не верил во всякую ерунду типа
сглаза, но, получив в пациентки Богачевскую, начал сомневаться, вдруг в этих
россказнях что-то есть. Стоит кому-либо воскликнуть: «Богачевской лучше!» – как
ее состояние моментально ухудшается. Прямо беда!
– Значит, что с ней, вы не знаете?
Романов грустно ответил:
– Нет. СПИД исключили, гепатит тоже. Всякие
вялотекущие инфекции отсутствуют. Какая-то свистопляска с гормонами. Очень
странное состояние, практически не поддающееся коррекции.
– Значит, ей недолго жить осталось…
– Глупости! – рявкнул Василий
Петрович. – Хотя…
Я напряглась:
– Продолжайте.
– Бывают иногда такие случаи. Вроде ничего
страшного, ерунда, а человек не излечивается. Организм словно включает систему
самоуничтожения, понимаете?
Я кивнула:
– Очень хорошо. Подобное иногда происходит с
людьми, выходящими на пенсию. Привыкли всю жизнь работать и вдруг понимают, что
никому не нужны, вот и умирают, а все вокруг удивляются: вроде Иван Иванович
совсем здоровым казался, отчего преставился? А вы предупредили Олега, что его
мать на краю могилы?
– Мне бы такое и в голову не пришло, –
рассердился врач, – да, он интересуется, как мама, но я отвечаю: «Боремся.
Надеемся выйти победителями из схватки с болезнью».
– Вы скрыли от парня отсутствие точного
диагноза?
– Нет, конечно, но Олег Юрьевич человек
рациональный, сухой, без ярко выраженной эмоциональной реакции. Внутри себя он,
естественно, переживает, но внешне этого не показывает. Спокойно выслушивает
мои заявления и говорит: «Привлекайте лучших специалистов, заказывайте новейшие
лекарства, не останавливайтесь ни перед какими тратами, мама должна
выздороветь, она единственный близкий и родной мне человек!
– Альмира умрет на днях?
