Ни у кого уже не оставалось сомнений, что теперь необходимо прыгать всем.
Только непонятно было, как же теперь это выполнить.
Ведь посадочные шары накачивались через газоотводную трубу в котельной, а от неё остались только рожки да ножки. В воздухе особо не потанцуешь, а с лестницы до трубы не дотянешься. Вдобавок к уже имевшимся несчастьям буря, так её и разэтак, вскоре принесла с собой хоть и не сильный, но частый дождь. Покалеченному Дирижоплю хватило и этого – намокнув от воды и потяжелев в несколько раз, он и падать стал в несколько раз быстрее, а поддерживать подъёмную тягу многошара было больше нечем – ведь к топке уже было не подступиться.
Вот народ и шизел тихо-тихо в ожидании гибельной развязки.
Способ, на удивление всем, нашёл… да нет, не Благуша. Слав, на которого Бова возлагал определённые надежды, помалкивал в тряпочку, дожидаясь прихода очередных «неведомых знаний», но так и не дождался. А вот Ухарь выдал единственное верное решение, опередив самого Бову, знавшего свой корабль лучше всех вместе взятых, но немного растерявшего свой учёный блеск, когда стало ясно, что Дирижопль уже не спасти.
– А ничего у нас не получается, пар нам в задницу! – рявкнул вдруг великан-махинист, когда думающее большинство от мыслительного усердия уже тщетно сгрызло пальцы до локтей. И хрястнул от огорчения кулаком по столу так, что бедный стол едва не разлетелся в щепу.
– Что ты сказал? – переспросил, вскинувшись, Бова.
– Я сказал, ничего у нас не получается, пар тебе лично в задницу! – рявкнул Ухарь ещё ожесточённее.
– А ведь верно, махинист ты мой дорогой… – В глазах настоятеля зажёгся свет озарения. – Пар можно взять в заднице… Тьфу, то есть сзади…
– Ты это о чём, халваш-балваш? – угрюмо спросил Обормот, которому показалось, что голова у настоятеля начала отуманиваться. Впрочем, не один он так подумал – люди пребывали в полнейшем отчаянии.
– Можно взломать пол в людском отсеке, – живо пояснил Бова, – труба с газом как раз там должна проходить.
– Ну, Ухарь, и голова же у тебя! – восхищённо признал Воха Василиск. – Не голова, а котелок с гороховым супом! А я уже с жизнью простился…
– Почему это с гороховым? – Ухарь подозрительно уставился на Boxy своими маленькими глазками.
– Так чего мы всё ещё сидим? – тихо поинтересовался Благуша, прервав праздную болтовню.
– Верно, включи-выключи! За дело!
Сорвавшись с насиженных мест, народ понёсся в людскую. Где сразу же пошла в дело алебарда Обормота – стражник в несколько молодецких ударов, под личным руководством Бовы, вскрыл пол в указанном месте, а затем аккуратно пробил газоотводную трубу.
* * *
– Не напирай, не напирай! Все прыгнем! Подходите быстро, но не торопитесь, включи-выключи! Помните, что надо делать при приземлении – ноги держите вместе!
Бова Конструктор отдавал последние распоряжения, и потерпевшие небесное кораблекрушение люди, один за другим спускаясь через люк в полу с благополучно надутыми шарами за плечами, исчезали во тьме, исхлёстанной ветром и дождём. Уже редкие к этому времени молнии на мгновение освещали эту трагедию, гасли, вспыхивали вновь…
Через десять минут на палубе остались только сам Бова и Благуша, который замешкался, прежде чем прыгнуть. Внимательно посмотрев настоятелю в глаза, слав тихо спросил:
– Бова, а ты? Надеюсь, оторви и выбрось, ты не последуешь старинному правилу капитана, принятому в водных доменах, – остаться со своим гибнущим кораблём?
На что Бова Конструктор искренне, хотя и немного нервно рассмеялся:
– Да ты что, слав, мне ещё столько дел надо сделать, столько открытий совершить! Давай-давай прыгай, включи-выключи, а я сразу после тебя!
Собственноручно защёлкнув на голове Благуши глазастый шлем, Бова проводил его в люк, а затем, скорбно оглядев кабину управления в последний раз – в проём дверцы из запасника, с тяжким камнем на сердце занялся собственным снаряжением. Судя по возросшей силе ударов грома за бортом – после особенно близко вспыхивавших молний, – земля была уже близко, и следовало поторапливаться, если он действительно не собирался окончить жизнь вместе со своим творением. Творением, которым он по праву мог гордиться даже сейчас, в последние мгновения его существования. Дирижопль не виноват, что так вышло. Никто не виноват. Даже Ухарь, не доглядевший за топкой, и тот не виноват. Просто несчастный случай, и ничего более. В первый раз за всю его длинную жизнь вечное везение, казалось, дало основательную трещину. И оставалось надеяться, что в последний.
А ещё настоятеля неподдельно заботило благополучие людей, доверивших ему свои жизни в этом полёте. Хоть бы все они, включи-выключи, приземлились благополучно.
Он уже приладил к шейному ободу шлем, когда его внимание привлекла клепсидра, позабытая всеми в кабине управления. Встревоженная ящерка явно почувствовала неладное в происходящем за её колпаком и, забыв о своих обязанностях, теперь беспомощно металась в стеклянной чаше, бросая на настоятеля умоляющие взгляды.
Негоже живую тварюшку на верную погибель оставлять, подумал Бова и решительно прошёл к приборной доске. Быстро расстегнув камильный костюм на груди, он сунул туда стеклянный колпак. Снова застегнулся. И более не медля, двинулся обратно – к дожидавшемуся его в запаснике последнему шару…
Именно в этот роковой миг палуба прямо под ним вдруг раскололась от мощного взрыва, и Бову со всех сторон объяло гибельное ревущее пламя.
Глава двадцать шестая,
Свобода, свобода! Правда, столько и не унесёшь, но это уже совсем другое дело…
Ежели вам не всё равно, где вы находитесь, значит, вы заблудились.
Апофегмы
Очнулся ватаман в непроглядной тьме, в каком-то странном подвешенном состоянии, слегка раскачиваясь, как на дитячьих качелях, но при этом не чувствуя под собой никакой опоры. Лишь в некоторых местах одёжку что-то сильно тянуло вверх. Всё тело, избитое непонятно кем, ныло, как один застарелый синяк, а в сознании колыхалась тягостная муть, навроде той, что плещется в болотной водице после пробега стада диких хрюнделей, спасающихся от охотников.
Хитрун вяло завертел головой в шлеме, пытаясь осмотреться и понять, где он находится. Только что увидишь в такой тьме, да ещё сквозь эти дудацкие окошки? Единственное, что можно было уразуметь, так это то, что буря кончилась. Не гремел гром, не сверкали молнии, да и дождь явно подходил к концу, шлёпая редкими каплями по тому же шлему… Лишь поболтавшись так некоторое время, он насилу вспомнил, как во вспышке молнии, на миг разорвавшей непроглядную темень вокруг, рухнул прямо в густую крону какого-то огромного дерева. А-а, вот оно что, хмуро сообразил Хитрун. Об эту крону он всем телом и обметелился, аж места живого не осталось. А чёрный шар, на котором он спустился с небес, застрял в низко нависших над землёй ветвях. Почему в низко нависших? А потому что, случайно вытянув носок сапога, он смог на миг этой самой тверди коснуться. Вон она, прямо под ногами, кровь из носу, плюнь – и не промахнёшься.
