Кто ещё ел, тот поперхнулся, кто уже давно молчал, онемел ещё более. Народ окончательно притих. Оно и понятно с голыми руками на сабли не очень-то сподручно кидаться, чай, руки-то не лишние в хозяйстве будут…
– Погодь, – скрипучим басом придержал подручного ватаман Хитрун. – Сначала со знакомцем нашим разберёмся, кровь из носу…
Благуша вздрогнул и стиснул зубы, стараясь сохранить самообладание. Нечего раньше времени пугаться, твёрдо сказал он себе, неизвестно, что ещё получится…
Явно не вытерпев, вперёд выступил Скалец и, уставившись на него, зло выкрикнул тонким голосом:
– Что, друган Благуша, думал, не увидишь меня в ближайшую декаду, а то и монаду? Думал, избавился, разогни коромысло, чтобы совесть свою успокоить? Да не тут-то было! Сейчас-то мы, разогни коромысло, за всё и сочтёмся!
Побледневшее лицо слава после этого заявления ещё и потемнело. Благуша с достоинством поднялся на ноги, упёр кулаки в бока и недобро спросил:
– За что же это за «всё», засранец, оторви и выбрось? Что заслужил, то и получил, не более и не менее, а ежели надобно, так сейчас ещё по шее накину! – и с отчаянной смелостью прибавил: – И знаешь, что ещё скажу? Видно, с головой у тебя не всё в порядке, Скалец, ежели с такой поганой компанией дела завёл!
Но бандюки и ухом не повели на такие нехорошие слова по своему адресу – может, не впервой слышали, попривыкли?
– А ну прочь, сопля. – Недовольный тем, что его прервали, ватаман громадной ручищей сграбастал не в меру ретивого Скальца за шиворот и, словно нашкодившую кошару, оттащил назад. – Сейчас тут командую я. Сначала, кровь из носу, мы за Пивеня с ним сочтёмся. А ты, сопля, кровь из носу, получишь то, что останется от твоего приятеля уже после нас…
– Эй, ватаман, у тебя что, халваш-балваш, гляделки вином залиты? – лениво поинтересовался от стойки Обормот, про которого уже все и забыли. – Ты что это представителя закона не замечаешь? Раз обрился наголо вместе со всей своей сворой, так и гонору прибавилось, что ли?
Минута обрадованно повернула голову – есть кому за них заступиться!
Обормот, лениво прислонившись спиной к стойке, представлял собой колоритную и внушительную картину. Остроконечный шлем блестит, лезвие уложенной древком в сгиб локтя алебарды сверкает, что зерцало, грудь под окольчуженным армяком солидно выпячена, морда – кирпичом. В смысле совершенно волосатая и невозмутимая. Точнее, столь волосатая, что выражения и не поймёшь. Только и видно, что насмешливо посверкивающие узкие глаза.
– А ты, служивый, не лезь. – Ватаман, хищно оскалившись, шевельнул усами, пытаясь просверлить в стражнике дырку взглядом – столько в том взгляде было злобы. – Ты один, а нас много, так что твоё дело – сторона, кровь из носу.
Причём, пока ватаман говорил, длинные узловатые пальцы его левой руки медленно поглаживали рифлёную рукоять свисавшей с пояса сабли, одетой в грубые, без всяких украшений деревянные ножны столь впечатляющей длины, что их костяной наконечник чуть ли не скрёб по полу.
– Это как посмотреть, – по-прежнему невозмутимо отозвался стражник. – Кстати, халваш-балваш, теперь вас с такой приметой ещё проще отыскать будет. Маскировка-то одноразовая, неудачная. И раз я, как ты говоришь, один, а вас вроде как много, даю твоей ватаге время на три вздоха, чтобы вымелись отсюда подобру-поздорову со скоростью срамного веника.
– Ну, служивый, сам напросился. – Ватаман грозно сдвинул брови, расправив внушительные плечи. – Один на один выйдешь или, ежели не гордый, сразу всех вязать станешь? Так нам, может, сразу в штабель складываться, кровь из носу, чтобы тебе сподручнее было?
Бандюки от такого предположения весело переглянулись.
– Да он, пся крев, меня одной левой, – с деланно озабоченным видом предположил Буян.
– А меня, усохни корень, одной правой, – подхватил игру Жила.
– Вам хорошо, усы узлом, вас-то хоть руками, а у меня ж одни ноги останутся! – тоненько захныкал Ухмыл ребячьим голоском. – Вы ж гляньте, братки, какие у него сапоги! Не размер, а размерище! Как припечатает, неделю от дерьма отмываться! Ой и страшный же дядька!
– А ватамана он тогда, усохни корень, чем брать будет, ежели на тебя ноги пойдут? Головой, что ли?
– Как же, головой! – осклабился Ухмыл. – Бери пониже!
Все без исключения заржали, как конячий табун перед случкой, даже ватаман ухмыльнулся шире обычного.
– Да нет, гордый я, халваш-балваш, – спокойно отозвался Обормот. – Я сначала один на один…
Отлепившись от стойки, стражник, позвякивая железом своего служебного снаряжения, двинулся среди столиков прямиком к ватаману, сопровождаемый сочувственными взглядами завсегдатаев. Благуша едва подавил порыв встать с ним плечом к плечу. Но сейчас не след – один на один ведь, честь по чести, оторви и выбрось. А уж потом… Потом, как бы дело ни обернулось, всей душой погулять можно будет. После Отказной, со всеми стычками и схватками, он чувствовал себя совсем другим человеком. Готовым не только на словах, но и на деле постоять за себя – вот что значит практический опыт. Особенно с тем рукомахальником, которого он завалил одним ударом; как там его звали, Бычара, что ли?
За друга он постоит, и девицу свою, ненаглядную Минуту, обережёт, чего бы это ему ни стоило. Впрочем, Благуша не сбрасывал со счётов, что послушница Храма Света и сама может за себя постоять: та картина в тамбуре Махины, где девица мгновенно вырубила Ухмыла, всё ещё была ему памятна.
– Благуша, – тихо сказала Минута, подступив вплотную со спины, – уходить нам надо, пока бандюки стражником заняты. Через кухню из трактира второй выход есть, Фрол нам покажет…
Благуша изумлённо повернул голову, не веря своим ушам:
– Уходить? Да как ты могла такое предложить, Минута! Неужто я способен бросить другана в такой момент?! Нет, я Обормота не брошу, оторви и выбрось!
– Не суди поспешно, Благуша, – с укоризной шепнула Минута, не желая привлекать лишнего внимания бандюков. – Тайна, которую готов нам доверить дед, очень важна для всех нас, а не только для Бовы Конструктора! А бандюки могут этому помешать, они про неё знать не должны…
– Я его не брошу! – отрезал Благуша, насупившись. Ведь уже не было никаких сомнений, что бандюки пришли именно за ним, и это из-за него, слава, стражнику пришлось с ними схватиться. Поэтому беспомощного взгляда, который девица бросила на Безумного Проповедника, он постарался не заметить. Хотя и чувствовал себя от желания разорваться надвое, чтобы и Минуту послушаться, и Обормоту помочь, прямо-таки паршиво.
– Все наши беды от нашей же воинственности, скатертью дорога, – пробормотал Проповедник себе под нос, чем его участие и ограничилось.
Благуша лишь передёрнул плечами, не отрывая взгляда от главного действа.
Ватага Рыжих между тем потеснилась в стороны, пропуская в образовавшийся круг Обормота с ватаманом – на свободное место возле двери. Впрочем, видя такое дело, некоторые завсегдатаи сами поспешно оттащили к стенкам свои столики, чтобы не попасть под горячую руку – избавь Олдь Великий и Двуликий от такой участи! Хитрун с протяжным скрипом, от которого в жилах стыла кровь, вытянул длиннющую саблю, а стражник выставил ему навстречу острый наконечник алебарды, и оба бойца неторопливо закружились друг против друга, сохраняя дистанцию, оценивая манеру движения противника и примеряясь к первому удару. Алебарда против сабли, почти не уступающей ей по размерам, – задачка не из лёгких, ежели оружие находится в умелых руках, а так оно и было. По крайней мере, с ватаманом – того Благуша уже успел оценить в бою ещё на Махине.
