Пролог
Из всех приключенческих историй, дошедших до
нас из эпохи королевы Елизаветы I, история Уилла Адамса, пожалуй, самая
экзотическая и невероятная. Но всё это действительно происходило – этот моряк
из Кента, отправившийся штурманом с экспедицией из пяти маленьких торговых
судов в почти двухлетнее путешествие к сказочным островам специй – Яве и
Суматре, стал не только первым англичанином, попавшим в Японию (скорее мёртвым,
чем живым), но и пожизненным протеже и другом правящего сегуна Иеясу.
Этот роман – драматическая реконструкция
бурной, головокружительной, славной истории пребывания Уилла Адамса среди
японцев, людей настолько отличных по своему мышлению, своим верованиям и
традициям, что жизнь европейца постоянно оказывалась под угрозой. Сила и ум не
раз спасали Уилла от многочисленных хитроумных заговоров его врагов, и в конце
концов он становится самураем, одним из правителей Японии, а его отвага и
разумные советы способствовали первым контактам Японии с наукой и культурой
Запада. Воспроизведение Кристофером Николем жизни Японии семнадцатого века –
увлекательное достижение, а описание приключений одинокого англичанина в этой
стране чуждых традиций заставляет читателя не расставаться с книгой, пока не
будет перевёрнута последняя страница. Вряд ли найдётся такой любитель
историко-приключенческого романа, чья кровь не ускорит свой бег и чьё сердце
останется равнодушным при знакомстве с историей жизни одного из величайших
искателей приключений того века – века, который по праву можно назвать веком
приключений. В то время как Дрейк и Хокинс создавали собственные легенды о
море, Уилл Адамс донёс величие елизаветинской Англии на другой конец мира и
нашёл там цивилизацию, во многих отношениях более привлекательную, чем его
собственная.
Часть I - Моряк
Глава 1
Сад Ричарда Хайна простирался от задней стены
дома до самой Темзы. Особой элегантностью он не поражал – не было тут ни
таинственного лабиринта, ни потаённых лужаек. Но он был очарователен тихим
июньским вечером: бесконечные клумбы роз самых разных цветов – красных и белых,
розовых и жёлтых, прерываемые то тут, то там аккуратно подстриженными газонами,
сбегали к живой изгороди, росшей на самом берегу великой реки. Всего лишь год
назад эти немноголюдные берега пестрели парусами самых разных форм и размеров –
из каждой гавани, из каждой протоки от Виндзора до Мидуэя отправлялись в путь
моряки Англии, чтобы сразиться с испанской Армадой.
По правую руку от розовых клумб раскинулся
фруктовый сад, излюбленное место жаворонков и соловьёв. Сегодня их не было –
слишком долго и шумно суетилась в этот день челядь Ричарда Хайна. Теперь сад
был снова пуст, но аккуратные дорожки были безжалостно взрыхлены множеством ног
и усеяны мусором, обычно остающимся после большого праздника: обглоданными
куриными косточками, кожурой яблок, осколками винных бутылок. Завтра здесь
будет генеральная уборка, этим же вечером празднество только приближалось к
разгару.
Зимняя гостиная была полна народу. Комната эта
была невелика – она предназначалась лишь для одной семьи, удобно устроившейся у
огромного камина длинным январским вечером. В такие вечера в очаге весело
плясали языки пламени, и девочки жарили в нём каштаны, насаженные на длинные
железные вилки. Сегодня же здесь было ужасно шумно и душно: развевались юбки,
то и дело задевая ноги мужчин, и немало тугих, сдавливающих горло воротников
было расстёгнуто сегодня. Длинный стол сдвинули к стене. Он напоминал поле
битвы: огромные половины туш были съедены подчистую – от них оставались лишь
белые кости, дюжина цыплят превратилась в жалкие объедки, пятна соуса заливали
скатерть, и разлитый эль капал, словно кровь, на пол. Перед столом столпились
приглашённые на свадьбу гости – калейдоскоп голубых и зелёных, белых и розовых
туалетов и раскрасневшихся лиц. Немногие носили драгоценности, а оружия не было
совсем – Хайн и его знакомые были торговцами, а не знатными феодалами. И всё же
они могли отдать должное этой свадьбе и повеселиться от души не хуже
здоровенных гуляк королевского двора, не хуже заносчивых служак, считавших
долгом своей жизни поддержание мирных отношений в Европе.
Гул голосов стих – это Николас Диггинс решил
произнести тост и направился к молодым, сопровождаемый Хайнами и викарием
церкви Святого Дункана. Старый мастер надел к свадьбе свой лучший камзол
ярко-красного сукна и поэтому чувствовал себя не в своей тарелке. Он бы с
удовольствием очутился сейчас у себя на верфи. Это был высокий человек с
тонкими чертами лица и слегка сутулыми плечами, как будто груз лет, проведённых
на плотницкой скамье, пригнул их книзу. Он отхлебнул пива из кружки и шумно
вздохнул. Ричард Хайн, маленький и суетливый, хлопнул в ладоши, призывая гостей
к тишине.
– Не мастер я по части речей, – начал мастер
Диггинс, – но я воспользуюсь столь благоприятной возможностью, чтобы сказать
пару слов об Уилле Адамсе. Здесь нет его отца, моего старого друга Джона
Адамса, и я считаю своим долгом рассказать вам о его семье. Я помню Уилла и его
брата с пелёнок. Когда Джон и его жена умерли во время чумы, я посчитал своей
обязанностью стать ребятам вторым отцом. И постепенно я полюбил их всей душой,
и они стали доставлять мне больше радости, чем моя работа. Я знаю, Том,
присутствующий здесь, простит меня за то, что я буду говорить в основном о его
брате. Друзья, Уилл – человек не простой, я бы сказал, богатый. Я имею в виду
не деньги – они растекаются так же быстро, как и приобретаются, оставляя
несчастливца ещё беднее, чем он был раньше. Богатство Уилла, друзья, в нём
самом. Посмотрите на него – вот он возвышается над всеми нами, добрых два ярда
ростом от головы до пяток. Пощупайте его мускулы… Дамы, впрочем, пусть выберут
более подходящий момент.
Раздался взрыв хохота, а Уилл Адамс покраснел.
Двадцати четырёх лет, он и вправду был высокого роста и могучего телосложения,
его приёмный отец не преувеличивал. Годы работы на верфи пошли на пользу его и
без того широким плечам. Он был одет в лиловые штаны в малиновых полосах и
коричневый плащ. На лице у него красовалась модная бородка, хотя и не
заострённая, как обычно, а окладистая и коротко подстриженная. Как и волосы, она
была чёрного цвета. Усы обрамляли широкий рот и кустились под крупным прямым
носом. Из-под таких же кустистых бровей смотрели на мир внимательно и строго
светло-голубые глаза. Незнакомцев это лицо обычно приводило в замешательство
своей скрытой напористостью, друзья же не обманывались на сей счёт. Суровость
его лица скрывала под собой лишь сосредоточенность: за что бы он ни брался в
жизни, каким бы маленьким ни казалось это дело, он брался за него со всей
душой.
