– Не прибедняйся, Уилл. Что ты делаешь?
– Как что? Одеваюсь. В постель затащить вам
больше некого.
– Уилл, Уилл, – обнял его за плечи Марло. – Ты
думаешь, я собирался лечь в постель с той шлюхой? Она должна была только
раззадорить нас, так сказать, нагулять нам аппетит для того, что должно
последовать дальше. Ты только положись на меня и представь, что я не Кит, а
прелестная Китти. Разве я не обещал стать твоей любовницей? Твоей Зенократой.
Для меня существует только одна женщина – та, которую создал я сам, в своём
воображении. Но даже она не сравнится с красотой истинной мужественности. Я
сочинил для тебя отрывок из пьесы, Уилл. Как необычно для моего пола, моего умения
владеть оружием, моей природы и моего имени, – как необычно быть в мыслях столь
женственным и слабым. Но каждый воин, которого не обошла Фортуна и который
жаждет славы, богатств и побед, падёт жертвой Красоты и Любви… Ну, как? Если
Тамерлан мог сказать это, понять это – кто мы такие, чтобы подавлять наши
инстинкты?
Уилл натянул рубашку.
– Ты смущаешь меня своим красноречием, Кит.
Боюсь, что ты слишком высокого происхождения для меня. Ты пьёшь вино, а я
существую, накачиваюсь пивом.
– Тогда скажи мне одну вещь, Уилл. Эта мысль
часто приходила мне в голову. Ты – моряк, а моряки проводят в море долгие
месяцы, не имея никого рядом, кроме таких же мужчин. Как вы там обходитесь с
этим делом?
Уилл нахмурился:
– Должен признаться, никогда об этом не думал.
Мне не доводилось быть в море дольше нескольких месяцев за раз. Я предпочитаю
дожидаться возвращения на берег.
– Так мне лучше было бы позвать сюда Шоттена?
Подумай сам, Уилл. По два года и больше в море, и даже если удаётся раздобыть
женщин, то только иссушенных цингой. Будь уверен, к концу того путешествия
каждый человек на судне нашёл себе подходящего товарища. Как и я теперь. Уилл,
Уилл… – Кит обнял его сзади, руки двинулись вниз, пальцы коснулись уже
трепещущего заветного места… Господи, думал Уилл, я не должен сидеть здесь. Я
не должен поддаваться этому – этому чудовищу. Мне надо оттолкнуть его,
вырваться отсюда. Боже, как я околдован. А Марло уже стоял перед ним на
коленях. – А вот и он, – прошептал он. – Стоит, как боевой флаг, вызывая на бой
всякого. А мой… – он бросил презрительный взгляд вниз, – иначе как ничтожным
его не назовёшь. Нет. Только не двигайся, Уилл. Сиди так и дай мне полюбоваться
на тебя. Я мог бы стоять так, на коленях, целую вечность. Знаешь, что бы я
сделал, если бы ты был моим? Я бы выдернул все волоски с твоего живота.
Выдернул все, один за другим. Какая изысканная пытка! И когда я закончил бы,
этот жезл остался бы один, во всей своей красе.
– Ради Бога, Кит! – Уилл сомкнул колени. – Ты
живёшь в мире своего воображения слишком долго. Моя одежда…
– Нет, подожди. Расскажи мне о Мэри. Я знаю, я
нарушаю своё обещание. Но я хочу помочь тебе, Уилл. Посмотри на себя – высокий,
сильный мужчина, пышущий здоровьем и энергией, красивый, талантливый и умный,
честолюбивый и настойчивый. И несчастный. Из-за того, что она не любит тебя? А
ты – ты её любишь?
– Я женился на ней, Кит.
– Это не ответ, Уилл.
– Я любил её долгие годы. Я действительно
любил её. – Уилл вздохнул. – И я всё ещё люблю её. Мои пальцы зудят – так мне
хочется коснуться её тела. Но она считает физическое влечение нечестивым и с
трудом его переносит.
– И такой человек, как ты, Уилл, терпит такое
обращение от своей жены?
– А что, ты посоветовал бы совершать
бесконечное насилие в своей собственной постели?
Марло хихикнул:
– По крайней мере занимательно.
– И поверь, Кит, я делал это не раз. Но чего
ради? Она лежит неподвижная, как труп, пока я занимаюсь своим делом. А когда я
выдыхаюсь, она встаёт на колени рядом с постелью и молится за спасение моей
души. И ведь она права. В Библии написано то же самое, что говорит Мэри.
– Да будь она проклята, эта Библия, Уилл! Если
бы Господь Бог не предназначил наши инструменты для такого пользования, будь
уверен, он нашёл бы другой способ оплодотворения женщины. И всё же, ты ведь
рассказал мне не все. Обладание прекрасной женщиной, которая всё-таки должна
уступать, как бы неохотно она это ни делала, – оно бы удовлетворило любого
мужчину. Но не тебя.
Уилл рассматривал своё тело. Как билось его
сердце при мысли о том, что он не выйдет отсюда, пока Марло не добьётся своего!
Да и сам он не так уж торопился уйти. Не из-за Марло, нет. Но сдаться этим
страждущим пальцам… И как он хотел рассказать свою историю! Как он хотел этого
с той самой первой ночи! Но кому? Кому? Тиму Шоттену?
– Завоёвывать, – пробормотал он. – Бесконечно.
Как твой Тамерлан, Кит.
– А-а, – отозвался Марло. – Вот мы и дошли до
истины. Это я и подозревал. Ты хотел бы, чтобы тебя понимали. Хотел бы не
обладать, но разделить все поровну.
– Не только тело, клянусь тебе, Кит. Я хотел
разделить рассудок. Я хотел разделить надежду и страх, боль и восторг,
честолюбие и разочарование…
– Но перво-наперво – тело. Ведь оно и есть
источник нашей надежды, наших страхов, нашей боли и восторга, наших устремлений
и разочарований. Да, чувствовать нежные женские руки или, ещё лучше, губы,
тянущиеся к сокровищу, которым ты обладаешь, – и всё же ты отказался от Мэг.
– Обычная шлюха? Понимания не купишь за
деньги. – Уилл вздохнул, взял в руки пустую бутылку и посмотрел на неё. – Кроме
того, это грешно. Как говорит Мэри, задача женщины – принимать, а не давать.
– А-а, – протянул Марло. – Ты разговаривал с
ней об этом.
– И зря сделал. Я думал, что понимание может
прийти через обсуждение, через проникновение в душу друг друга. Но с тех самых
пор она смотрит на меня глазами, в которых затаился ужас.
– И она выражает мнение всех женщин, по
крайней мере, в Англии. В Европе. Во всём мире. Женщины есть женщины, а мужчины
– мужчины, и от этого никуда не деться. Чтобы получить больше, мы должны
погрузиться в мир своей фантазии. Так было с Зенократой. Она моя, Уилл, потому
что я создал её. Когда я прибегаю к помощи своих рук, я представляю, что это её
руки. Создай в своём воображении такую женщину, Уилл. Представь её красоту,
представь себе её, жаждущую твоих объятий. Она может стать твоей, Уилл, каждый
раз, как ты закроешь глаза. Я дарю её тебе. Закрой же глаза, Уилл, позволь мне
стать на время такой женщиной.
