Может быть, его интерес был того же рода, что
и интерес его племянницы, озабоченной тем, что англичанин мог умереть плохо.
Уиллу пришло в голову, что такая возможность занимала их всех – что его,
кричащего, возможно, придётся тащить на крепостную стену силком и там держать
за руки и за ноги, пока ему будут отрубать голову. Они ожидали, что он испугается.
Даже стражники, стоящие у дверей, ожидали, что он испугается, и поэтому
наблюдали за его омовением с таким интересом.
Он мог бы снова предать их всех. Всё, что для
этого нужно, – это открыть рот и сделать вдох. И заставить себя продолжать
вдыхать. Это не займёт много времени. Всё же это будет недостаточно быстро, и
вот тогда они действительно выволокут его из воды и приведут в чувство. Это
немыслимо. Немыслимо было предать свою самурайскую честь хоть чем-то подобным.
И особенно теперь он должен хранить своё достоинство. Через несколько минут ему
придётся шагнуть из ванны и спокойно стоять, пока девушки вытрут его, облачат в
кимоно, завяжут пояс. А потом он пойдёт вслед Юраку, взберётся по многим
лестницам на крепостную стену, где в последний раз взглянет на идущих в бой
солдат Тоетоми. Теперь это произойдёт уже скоро. Хотя он по-прежнему находился
глубоко в подземелье башни Асаи. вокруг он чувствовал и слышал потаённые шумы
готовящейся к битве армии. Но не только это, значительно больше. Это он тоже
чувствовал. Здесь тоже осуществлялся какой-то план. Тоетоми поставили все на
один-единственный день, поэтому наверняка они понастроили хитроумных планов,
чтобы обеспечить победу. Как они этого добьются? Подкупив одного из даймио
Токугавы, как Иеясу подкупил перед Секигахарой Кобаякаву?
Он не думал, что это принесёт им большую
выгоду. Да его это и не очень-то интересовало. Потому что глаза его навсегда
закроются ещё до того, как они пойдут в атаку.
В дверь постучали, и стражник впустил одну из
горничных Едогими.
Она поклонилась.
– Моя госпожа Едогими приказывает привести
англичанина наверх, мой господин Юраку.
– Передай принцессе, что это будет тотчас
выполнено, – ответил Ода Юраку.
Она вновь поклонилась, скользнув взглядом по
человеку в ванне. Потом тихо выскользнула, и дверь тихо закрылась.
Время умирать. Уилл поджал ноги, опустился на
колени, потом встал. Вода ручьями хлынула с его тела, и девушки с полотенцами
шагнули вперёд. Он вылез из ванны, ощутил на себе их руки. Какие они маленькие.
Какой огромный он сам. Может быть, они ждали именно этого. Посмотреть,
изменится ли он в смерти. Будет ли в его теле больше крови, чем в их телах.
Но они ни секунды не сомневались в том, что он
умрёт. Стражники опёрлись на свои копья, разглядывая его с интересом. Но без
насторожённости. Потому что он был приговорён, и надежды на спасение у него не
было, потому что он принял этот приговор и смирился с судьбой. Разве не так
ведут себя самураи? Во всяком случае, японские.
Но он не был японцем. Мягкая ткань под тонкими
пальчиками двигалась вверх-вниз, туда-сюда. Он взглянул сверху вниз на две
черноволосые головки и, не поднимая головы, на ноги Юраку. Он был англичанином.
Кодекс чести английского джентльмена тоже включал достойную смерть – встать на
колени, опустить голову на плаху. Отпустить какую-нибудь шутку в адрес палача,
какое-нибудь остроумное замечание священнику. Простить своих врагов и помахать
толпе рукой.
Но он даже не был английским джентльменом.
Уилл Адамс, корабельный плотник из Джиллингема, что в Кенте. Человек, которого
Джон Сэйрис даже не пустил бы в свой дом там, а Англии. Какое ему дело до
церемонии расставания с жизнью джентльмена или самурая? Если уж ему суждено
умереть, то он заберёт с собою на тот свет и своих врагов, заставит их убить
его на его собственных условиях.
У него не было никакого оружия, кроме этих
двух девушек, вытиравших теперь его ноги. А Ода Юраку? В заложники не годится.
Юраку в такой ситуации предпочтёт умереть, а стражники убьют его без всяких
угрызений совести. Поэтому его оружием может быть только человеческое тело.
Дальше он действовал, не задумываясь.
Нагнувшись, он сгрёб в каждую руку по девушке, словно они были не больше чем
маленькими детьми. Да они и были ими. Закричав, он швырнул их в опешивших
стражников и прыгнул одновременно на Оду Юраку.
Старик удивлённо смотрел на него, но в его
глазах, как и предполагал Уилл, не было страха. Но не было в них и отвращения.
Он отступил на шаг, уворачиваясь от рук Уилла, а стражники, стряхнув девушек,
подняли копья.
– Держи, Андзин Миура, – крикнул старик и,
вытащив длинный меч, подал его рукоятью Уиллу.
И какой меч! Эфес светился даже в этом тусклом
свете – так много было бриллиантов. А шнур, обвивавший рукоять, был прекрасен
на ощупь, мягок, удобен для ладони. Возможно, Нобунага и сам когда-то держал
этот меч. Когда-то пользовался им в бою.
Первое копьё уже метнулось к его животу. Он
втянул живот, отступая назад, и рубанул сверху вниз. На глазах у онемевшего от
ужаса воина сталь прошла сквозь древко копья, как сквозь масло. Уилла занесло
вправо вслед за клинком, но ему удалось развернуться на подошвах, как учил
когда-то Тадатуне. Он с шипением вытолкнул воздух из лёгких, вдохнул через нос
и начал второй поворот; теперь его меч мелькнул по кривой снизу вверх.
Обезоруженный солдат судорожно схватился за собственный меч; он стоял перед
своим товарищем, который не менее судорожно пытался из-за его спины увидеть,
что же происходит, чтобы самому ударить копьём.
И он видел, как умер его товарищ. Меч вошёл в
него слева, на миллиметр выше нагрудного панциря, перерубил тесёмки,
соединяющие его с наспинной пластиной, и погрузился в тело. Кровь фонтаном
ударила из все ещё бьющегося сердца, и стражник умер, не издав ни звука.
Девушки, вскочив на ноги, прижимали ладони ко
рту, не зная точно, кричать или нет, – ведь Ода Юраку молча стоял у стены, не
принимая участия в сражении, которое он начал своим собственным мечом.
Второй стражник сделал выпад копьём, но быстро
отскочил назад, так как Уилл опять увернулся. Теперь он тоже шипел, покачивая
копьём из стороны в сторону, и вдруг неуловимым движением метнул его. Уилл пригнулся,
копьё мелькнуло над его плечом и, ударившись о стену, с глухим стуком упало на
пол. Стражник до половины вытащил меч из ножен, но клинок Уилла уже описал дугу
и снова просвистел в воздухе – теперь он уже не сверкал, а был тускл, и капли
ещё тёплой крови разлетались от него по комнате, когда он снова опустился вниз.
