Дзекоин уже шла через двор – голова низко
опущена, шаги медленны, кимоно развевается в слабом утреннем ветерке. Это был
холодный ветерок. Ветер на рассвете всегда холоден. Сколько раз он морозил его
лицо на капитанском мостике! Сколько раз ещё это повторится? Но не для Дзекоин.
– Кто там? – спросили из-за двери.
– Принцесса Дзекоин.
– Вы виделись с принцем?
– Я пришла от него.
Дверь распахнулась, и Уилл шагнул следом за
принцессой. Несколько мгновений он ничего вокруг не видел – так темно было
внутри, так затянуто все дымом. По стенам горело с полдюжины факелов, виднелось
несколько пирамид с копьями и мечами и одна или две с аркебузами. И больше
ничего. Опустевший арсенал Тоетоми. Всё остальное израсходовано в битве.
Но не совсем все. Когда глаза постепенно
привыкли к полумраку, он разглядел кучи сухой соломы и змеящиеся к ним по полу
дорожки пороха. Тоетоми приготовились к своему последнему акту неповиновения.
Но как мало осталось их от тех тысяч, которые
маршировали за знаменем с изображением золотой тыквы! Оно Харунага, стоящий в
сторонке, по-прежнему в доспехах, руки сложены на груди. Исида Норихаза, злобно
разглядывающий Уилла, сидя на полу рядом с принцем Хидеери. Сам Хидеери,
очевидно, уснувший, лежащий на боку спиной к двери под накинутым одеялом, его
латы валялись рядом. Было здесь ещё с полдюжины других самураев и примерно два
десятка женщин, сгрудившихся в дальнем углу. Была здесь и Пинто Магдалина – она
сидела, прислонившись спиной к стене напротив выхода, на её коленях покоилась
голова Филиппа. Значит, она всё-таки признала его своим сыном – сейчас, на
пороге гибели? Или она была просто женщиной, успокаивающей испуганного ребёнка?
– Что передал для меня принц? – Принцесса
Едогими вышла из кучки женщин и сделала несколько шагов вперёд, чтобы получше
разглядеть сестру. Она смыла белила, и её прекрасное лицо было спокойно и
безмятежно, как и всегда. Но под чудесными чёрными глазами виднелись следы
слёз, а расшитое шёлковое кимоно превратилось в грязную тряпку.
– Он предлагает вам выйти наружу и предстать
перед правосудием Токугавы либо оставаться здесь – как вам захочется. Ему всё
равно. Но сегун дал нам на размышление полчаса.
Едогими повернулась к Уиллу.
– А ты?! – воскликнула она. – Ты ведь должен
был умереть! Какой злой дух защищает тебя, Андзин Миура, оставляя целым и
невредимым, чтобы ты преследовал меня до самой смерти? Что здесь делаешь ты?
– Я сопровождаю принцессу Дзекоин, моя госпожа
Едогими, – отозвался Уилл. Я выступаю свидетелем от имени Токугавы.
– Так почему бы мне хотя бы сейчас не получить
твою голову? – прошептала она.
– Потому что тогда даже сеппуку не спасёт ваше
тело от поругания, – ответила Дзекоин.
Едогими несколько мгновений не сводила
разъярённого взгляда с Уилла.
– Что ж, значит, в конце концов, – проговорила
она, – я всё-таки привязана к псу. Иеясу всегда добивался своего. Скажи мне,
Андзин Миура, какое преступление я совершила, кроме стремления к власти – даже
не для себя, а для моего сына? За какое преступление я должна так страдать?
Как он должен ненавидеть эту женщину. Как он
должен ненавидеть её хотя бы уже в ответ на ненависть, которую она питала к
нему. И всё же в этот момент в его душе была только жалость. Но не только
жалость пробуждалась в нём, когда он смотрел на это вздымающееся кимоно, на
бесконечную красоту её глаз.
– Нет никакого преступления, моя госпожа
Едогими, – ответил он. – Вам нужно только довериться справедливости принца, и
вы познаете его великодушие. Сейчас им движет гнев, потому что вчера погибло
столько его лучших людей, потому что решение вашего спора столь затянулось. Но
гнев его пройдёт.
– Я – Асаи Едогими, – произнесла она,
отворачиваясь. – Принц проснулся?
Хидеери поднялся на колени, стряхивая остатки
сна.
– Я не сплю, моя госпожа мать.
– Ты слышал о милости Токугавы?
– Я не ищу милости у Токугавы, моя госпожа
мать.
– Тогда твои соратники ждут своей команды.
Тоетоми но-Хидеери взглянул на мать, и ноздри
его затрепетали. Не сводя с неё глаз, он негромко сказал:
– Исида Норихаза, ты будешь помогать мне.
– Мой господин… – Норихаза поднялся и вытащил
длинный меч. Он подошёл к Хидеери справа и встал там, оперев кончик клинка о
землю.
– Подождите! – начал Уилл, но принцесса
Дзекоин схватила его за руку.
– Никто не может помешать человеку,
готовящемуся умереть, Андзин Миура, – прошептала она. – Даже принц не простит
тебе это святотатство.
Он закусил губу в гневе и отчаянии, когда
Хидеери встал на колени и сложил в молитве ладони. Потом, не торопясь,
движением плеч стряхнул на пол кимоно. Как молод он был, как узки его плечи. На
груди у него не было ещё ни одного волоска – только бисеринки пота и ходящие
ходуном торчащие рёбра.
Принц медленно вытащил из-за пояса длинный меч
и положил его рядом на пол. Потом вынул короткий, снял ножны, попробовал лезвие
пальцем. В здании не раздавалось ни звука, и ни звука не доносилось снаружи.
Потому что Токугава знали, что происходит сейчас внутри.
– Простите меня, моя госпожа мать, – произнёс
Хидеери и, держа кинжал двумя руками, вонзил его себе в живот. Клинок легко
вошёл в гладкое смуглое тело – слева, под сердцем. Лезвие повернулось, и
Хидеери, держа клинок все так же двумя руками, повёл его к правому боку. Воздух
с шумом хлынул из его ноздрей в тот же момент, когда кровь хлынула из
разверстого живота, выливаясь алым каскадом из распоротого тела – как чай,
выплёскивающийся из опрокинутой чашки.
– Давай! – взвизгнула Едогими, и длинный меч
Норихазы со свистом рассёк воздух. Голова Хидеери отлетела вперёд и стукнулась
об пол. Кровь фонтаном ударила из рассечённых артерий шеи, и тело упало вперёд,
изуродованным животом вниз, в лужу крови, быстро растекающуюся вокруг.
Вздох пронёсся по помещению. Уилл
почувствовал, как его мышцы превращаются в вату. Почти. Он ненавидели этого
мальчика.
– Он подал сигнал, – сказала Едогими негромко.
– Вы видели, он подал сигнал.
Самураи смотрели на неё расширенными глазами.
Она повернулась, взметнув копну волос, и бросилась к Уиллу:
– Он подал сигнал, Андзин Миура. Скажи, что он
подал сигнал.
