На всех, кроме одного человека, стоявшего
немного в стороне у порога дома, рядом со своим отцом. Веер Магоме Сикибу висел
на руке, безвольно опущенной вниз, пока она в отчаянии глядела на Уилла. Но,
встретившись с ним взглядом, она вскинула руку, расправила веер, словно он был
продолжением её пальцев. Она прикрыла лицо, и веер тут же снова упал. Уилл
проклинал про себя яркое солнце, слепившее глаза, проклинал многообразие красок
и жестов, мелькающих вокруг него. Было почти невозможно разглядеть выражение её
глаз, понять, что она хотела сказать этим жестом – приподняв и опустив веер.
Несомненно только то, что его глупый взгляд смутил и обеспокоил её. Веер снова
очутился на своём месте, но теперь она отвернулась.
Магоме Сикибу.
Это было, по крайней мере, что-то похожее на
корабль, вспоминал потом Уилл. Длиной галера была около сорока футов, и с
приличной скоростью она скользила по спокойной воде, увлекаемая вперёд ударами
весел – по дюжине с каждого борта. Но только потому, что вода спокойна. Из
Бунго они отбыли не столь уж немедленно, да и прилив, пройдя шесть тысяч миль
открытого океана, заставлял лодку нырять и взлетать на волну, раскачивая её при
этом с боку на бок. Водяная пыль высоко взлетала над хрупким носом судна,
заставляя гребцов горбиться и цепляться с угрюмым упрямством за вёсла. Но через
час они нырнули в скалистую бухту и очутились в скопище островков, отделённых
рифовой грядой от открытого моря. Вода здесь была спокойна, словно в озере, а
её густой синий цвет наводил на мысль о бездонных глубинах. Да, эти кораблики
были созданы именно для таких вод – точно так же, как финикийцам было
достаточно их галер для плавания по Средиземному морю. Только выйдя за
Геркулесовы столбы, они поняли, что им понадобятся суда с лучшими мореходными
качествами.
Теперь гребцы запели, погружая весла в воду,
самураи заняли свои позиции на носу, позволяя ветру играть блестящими бумажными
вымпелами, трепещущими на их шлемах; солнце сияло на оружии и доспехах.
Отличные у них доспехи – разрисованные самыми разными красками, среди которых
преобладали красные, чёрные и золотые тона. Знаков различия не было заметно,
хотя у всех было одинаковое оружие – длинные мечи в белых ножнах, и Уилл не
сомневался, что они принадлежат к одному отряду.
За исключением своего предводителя. Косукэ
но-Сукэ не надел доспехов и не прошёл на нос лодки, а оставался всё это время в
самом удобном и безопасном месте – на корме. Он сидел, спрятав руки в рукава
своего кимоно, сшитого из очень дорогого шелка, с рисунком в виде трёх цветков
в круге. Цветки, сильно напоминавшие мальву, опирались стеблями на края круга и
сходились в центре. Широкополая крестьянская шляпа защищала голову от солнца, из-под
тульи виднелось его худое вытянутое лицо, казавшееся ещё более длинным из-за
обвислых усов и узкой бородки. Выглядел он мирно и расслабленно. Но на поясе
его красовались два меча – отличительный знак самурая.
Интересный народ, подумал Уилл. И живут в
интересной и красивейшей стране. Мирный вид озера, по спокойной глади которого
скользила лодка, контрастировал с горами, окружавшими их со всех сторон. Горы
рвались ввысь, ввысь, на вершинах многих из них все ещё виднелся снег, несмотря
на летнюю пору. И красивый народ к тому же. Некоторые из них. Он не мог забыть
лицо Магоме Сикубу, её радость, когда она поняла, что его всё же не вздёрнут на
крест и не оставят умирать страшной и позорной смертью. К этому воспоминанию
примешивалось и другое, более раннее, – о том, как она абсолютно невозмутимо
стояла рядом с бадьёй, в которой он, обнажённый, стоял на коленях, и его
обмывала нагая молодая женщина. И обо всех других членах команды, за купанием
которых она наблюдала. Это воспоминание было поистине смесью кошмара и
наслаждения: с одной стороны, невероятная мысль о том, что обнажённые тела и
всё, что за этим могло и должно было последовать, никак её не трогали. С другой
– почти столь же немыслимое предположение, что если обнажённое мужское естество
ничего для неё не значило, то это лишь потому, что она повидала его слишком
много; и, развивая мысль до логического завершения, – где же будет тот порог,
после которого она почувствует тревогу и шок из-за проявления желания? Где? И,
помимо всего прочего, он всё ещё ощущал лёгкое прикосновение её руки.
Но как совместить Сикибу с предполагаемым
варварством, окружавшим его, с решением изрубить на куски несчастную неверную
жену?
– Твой спутник крепко спит, – проговорил
Косукэ но-Сукэ по-португальски.
– О Господи, сэр, вы застали меня врасплох, –
вздрогнув, отозвался Уилл. – Я понятия не имел, что вы понимаете португальский.
Сукэ слегка склонил голову.
– Это моя обязанность, Уилл Адамс, – знать всё
и пытаться понять всё.
Двусмысленное замечание… Уилл толкнул локтем
храпящего Мельхиора, но безрезультатно. – Он счастлив, что снова плывёт по
волнам.
– А этот корабль идёт очень хорошо, не так ли?
– Да, у него неплохая скорость. В спокойной
воде.
– Как ты знаешь, наши лодки не предназначены
для плавания в открытом море. К чему это, если только не для пиратства?
Ловушка?
– Пиратство, господин Косукэ, несмотря на
воображение иезуита, – самая последняя причина, по которой люди отправляются
бороздить океан, – ответил Уилл.
– Каковы же остальные?
– Ну, сэр, первая и основная – это стремление
торговать.
– Зачем?
– Зачем? Но, сэр… – Уилл почесал в затылке. –
Ну, скажем так: предположим, у меня есть отличная корова, а у вас –
замечательный выводок цыплят. Было бы выгодно для нас обоих, если бы я получил
от вас яйца в обмен на моё молоко.
– Здесь, в Японии, у нас есть всё, что
требуется и чего можно пожелать.
– Но, тем не менее, вы терпите португальцев.
Сукэ кивнул.
– Они жаждут золота и серебра. Они приобретают
его дальше к югу, но всё же ищут и здесь.
– А в Японии есть золото и серебро?
– Конечно.
– Неужели у нас, европейцев, нет ничего, что
вы хотели бы иметь взамен?
На лице Сукэ появилось подобие улыбки.
– Португальцы в обмен предлагают нам любовь и
защиту их бога.
– Но это вам не по вкусу, так ведь?
Сукэ поднял глаза к небу, затем перевёл взгляд
через борт корабля, на воду, убегающую мимо корпуса.
