Уилл перевёл, и Сукэ улыбнулся.
– Вас накормят, не волнуйтесь.
Дверь закрылась. Уилл остался у окна. Там было
всё, что он не надеялся когда-либо увидеть снова. Оказалось, что наступило
раннее утро, и движения в крепости за окном почти не было. Неужели они провели
в том аду больше суток? Да, подумалось ему, это действительно страна крайностей
– здесь либо всё, либо ничего.
Шаги за дверью. Он обернулся и увидел, что
Мельхиор тоже поднялся в ожидании. Их искупают. Какие прелести ждут их в этой
процедуре? Дверь распахнулась; за ней выросли стражники с копьями наготове на
тот случай, если они попытаются вырваться. Кроме них, в дверном проёме
показались четверо юношей, почти мальчиков. Двое несли огромный чан с кипятком,
у остальных в руках были полотенца, японская одежда, кувшины с холодной водой
для омовения; в углу комнаты виднелась всё та же решётка, под которой проходил
водосток, соединявшийся с дренажной системой крепости.
– Сегодня нам придётся самим о себе
позаботиться, – сказал Уилл. – Это в наказание за то, что попали в тюрьму.
– Я бы сейчас с удовольствием искупался в
море, – заявил Мельхиор, сбрасывая одежду. – А это что такое?
Потому что мальчики раздевались тоже.
– Похоже, они собираются купаться вместе с
нами, – сказал Уилл. – Давай просто не замечать их.
Он встал на колени, и один из юношей вылил ему
на плечи кувшин ледяной воды; Уилл протянул руку за мылом и обнаружил, что мыла
уже нет на месте – им уже тёрли его спину.
– Уилл? – в голосе Мельхиора слышалась
тревога. – Уилл, мне это не нравится.
Потому что там, где девушки Магоме Сикибу
сохраняли полное хладнокровие в своих действиях, юношам, похоже, это не
удавалось.
– Я боюсь, – проговорил Мельхиор, – что,
несмотря на обличье высокой цивилизации, это самая дьявольская страна на свете.
Страна, где приговорённых преступников рубят в куски, где ещё не осуждённые
подозреваемые содержатся в таких подземельях, как то, где мы побывали, где мы
вынуждены тесно общаться с двумя такими твёрдыми копьями, как эти… Двумя? Мне
думается, что я сплю и вижу сон. Потому что их, конечно, было четыре.
– Прекратите, – проворчал Уилл. – Я вымоюсь
сам. – Он сильно затряс головой, так как купавший его юноша, очевидно, не
понимал по-португальски. Уилл показал жестом, чтобы тот ушёл, когда юноша
закончил мыть ему спину и намеревался зайти спереди.
Юноша уставился на него широко раскрытыми
глазами, на лице его было написано удивление пополам с испугом.
– Ну конечно, ведь в их намерениях не было
ничего дурного, – пробормотал Уилл. Но что это они ещё делали с ним? – Уходите!
– рявкнул он, поднимаясь в негодовании на ноги. Он поспешно забрался в чан –
как был, в мыле, пытаясь скрыть охвативший его стыд.
Юноша испуганно глядел на него – вода стекала
по ногам, по напряжённому пенису, – в его облике ясно читалась типичная смесь
желания и тревоги, переполнявшая, казалось, всё его существо.
– Они уже сделали всё, что нужно. – Мельхиор
присоединился к Уиллу, забираясь в чан. – О Господи, это ещё не все!
Дверь снова открылась, вошли Сукэ и ещё двое
юношей, нёсших чаши с рисом.
– Да-а-а, друзья, – сказал Сукэ, – после
купания вы почувствуете себя гораздо лучше. Теперь садитесь и ешьте от души.
– Сомневаюсь, что нам удастся проглотить хоть
кусочек, господин Косукэ. – Уилл выбрался из чана. – Эти молодые бестии совсем
не имеют стыда, и я надеюсь, что вы распорядитесь поколотить их палками, а
потом окунуть в холодную воду, дабы остудить их пыл.
Сукэ обратился к мальчику, купавшему Уилла,
потом к остальным его помощникам. Затем, снова повернувшись к европейцам,
спросил озабоченно:
– Они что, не удовлетворили вас?
– В этом-то всё и дело, – ответил Уилл. – Мы
же мужчины, господин Косукэ. Так же, как и они. Получать удовлетворение от
таких мальчиков – значит навлекать на себя проклятье Господне.
Сукэ улыбнулся.
– Несмотря на все твои протесты, Уилл Адамс, у
тебя очень много общего с португальцами. Они тоже называют грехом соединение
двух мужчин. Но для них грех и в соединении мужчины с женщиной иначе как в узах
брака. Странные они люди, и я порой удивляюсь, что эти португальцы существуют
вообще – ведь они считают естественное дело природы долгом, а не удовольствием.
Но уж от тебя, Уилл Адамс, я такого не ожидал. Я выбрал этих юношей сам. Их
долго и тщательно обучали лишь одному ремеслу – доставлять удовольствие.
Уилл почесал в затылке.
– Вы отбирали их, господин Косукэ? Мальчиков?
– А вы предпочли бы девушек? Пусть будет так.
Я просто хотел, чтобы вы отвлеклись немного от своих воспоминаний о пребывании
в том аду. – И вы решили, что мальчики доставят нам большее удовольствие?
– По-другому и быть не может, Уилл Адамс. Да,
на красивую девушку приятно посмотреть, но эти создания крайне непостоянны –
если мужчина им не нравится, они будут скорее мучить, чем доставлять
удовольствие, и даже хорошие колотушки вряд ли изменят их поведение. Но
прекрасный мальчик… Но ведь они красивы, не так ли?
– Да, действительно, – согласился Уилл. –
Самые красивые, каких я когда-либо встречал.
– Можешь мне поверить – их руки нежней, чем у
любой девушки, и единственным их желанием будет доставить вам удовольствие, и
больше того – получить от этого удовольствие самим. Они непревзойденны в
искусстве любви, и это будет им совсем нетрудно.
– Не сомневаюсь, – согласился Уилл. – А вы
думаете, что это не подобает мужчине – любить другого мужчину?
Сукэ нахмурился в неподдельном изумлении.
– Не подобает, Уилл Адамс? Мужество доказывают
с мечом в руке. Приобрести его как-либо иначе невозможно, и потерять тоже. В
сущности, для мужчины значительно достойнее соединяться с другим мужчиной,
когда оба они осознают свои настоящие обязанности друг перед другом. Женщина же
слишком легко может пожертвовать честью ради комфорта и выживания. Хорошо, если
эти мальчики не нравятся вам, я отошлю их. Но вы должны побыстрее позавтракать
– господин Иеясу хочет ещё раз побеседовать с тобой. И на этот раз, Уилл Адамс,
будь осторожен, заклинаю тебя. По крайней мере часть твоих недавних
неприятностей вызвана твоей вызывающей дерзостью.
– Моей дерзостью? – Уилл был ошеломлён. – По
отношению к принцу? Побойтесь Бога. Я же выполнил коутоу. Что же ещё мне нужно
было сделать, господин Косукэ?
