Он приказал привести коня, и мгновение спустя
штаб двинулся вперёд, разбрасывая копытами лошадей комки подсыхающей грязи. –
Огонь! – скомандовал Уилл. – Ведите огонь как можно быстрее.
Кимура издал визгливый вопль, и орудия
грохнули, потом ещё и ещё. Утро взорвалось громом, казалось, само солнце
побледнело на небесах.
Уилл отошёл в сторону и влез на коня, чтобы
лучше видеть поле боя. Солдаты неприятеля напротив них кинулись было в атаку,
но их встретили летящие ядра. Он с ужасом смотрел, как первая свистящая сталь
разворотила ряды копейщиков. Даже с такого расстояния он видел, как брызнула,
разлетаясь, кровь, как посыпались на землю тут и там копья, мечи, оторванные
головы и конечности. Но всё это время он медленно и ритмично отсчитывал
секунды, пока не дошёл до тысячи.
– Прекратить огонь! – крикнул он. Приказ
повторили по цепочке командиры орудий, и канонада стихла. Расчёт времени,
сделанный Иеясу, оказался изумительно точным. Железные ядра пробили огромные
бреши в рядах неприятеля напротив них, а это были единственные полки, до сих
пор сохранившие подобие порядка. На правом фланге неудержимые атаки клана Като
с лихвой воздали неприятелю за смерть своего принца, начавшего битву. А войска
на холме, которые раз за разом отбивали атаки солдат Токугавы, теперь, заслышав
звуки боя с фланга и даже с тыла, дрогнули и сломались, ринулись беспорядочно в
долину, тщетно ища спасения. А теперь, когда пушки сделали своё дело, центр
тоже оказался сломленным.
Уилл вытащил длинный меч.
– Идём, Кимура. Зови своих людей, и пора
кончать с этим сбродом.
Канониры издали победный вопль «банзай» и
побежали вперёд за конём Уилла. Но с битвой уже было покончено. Добравшись до
вершины горы, они никого не обнаружили. Опустошение подчёркивалось появившимися
на небе тяжёлыми тучами, снова затянувшими поле смерти. Дождь уже не помешает
мёртвым, он даже не отмоет лица от пятен грязи и крови, потому что лиц уже не
было. Воины лежали безголовыми грудами. Длинные мечи превратились в бесполезное
железо, копья сломаны, луки – с порванными тетивами, кровь медленно капала из
обезглавленных шей.
Победители теперь работали молча, крики вызова
и победы замерли в их пересохших глотках, правые руки уже едва поднимали мечи,
выполнявшие эту страшную работу. Головы собирали по два десятка в сети и
уносили, чтобы предъявить своим генералам. Головы служили не только способом
подсчёта убитых, за них полагалась и награда. Голова вражеского предводителя
могла принести самураю славу и богатство, положи он её к ногам своего принца.
Уилл оставил Кимуру и остальных продолжать
жуткую работу и повернул коня. Ехать… Куда? Из деревни на севере все ещё
доносились звуки битвы. Бой, без сомнения, продолжался, так как там командовал
сам Исида Мицунари, а Полицейский не сдастся до тех пор, пока всё не будет
потеряно окончательно.
Склонив голову, он поехал обратно, вниз по
склону горы. Но даже на позициях Токугавы было слишком много крови, слишком
много мёртвых и умирающих, слишком много раненых, скрипящих зубами от боли,
когда их товарищи выдёргивали им из бёдер и плеч зазубренные стрелы. А у него –
ни царапины. Вот в чём заключалось самое удивительное. Ни царапины – от пушек
Армады, от португальцев при Аннабоне, от тех зловредных существ в Южной
Америке, а теперь ни царапины от мечей армии Западных, Армии Едогими. Эта мысль
заставила его остановить коня. Что же теперь будет с принцессой и её женщинами?
– Андзин Сама!
Он обернулся. Токугава Иеясу двигался к нему в
сопровождении своего штаба. Их доспехи по-прежнему сияли, вымпелы все так же
развевались на ветру. Они тоже невредимы! Они – победители.
– Мой господин Иеясу… – Он поклонился.
– Едем со мной, Андзин Сама. К твоей славе. –
Иеясу повёл его обратно на вершину горы. – Как я и предсказывал, неприятель в
панике бежал. Полицейский покинул поле боя, бросил оружие, – трус, он и есть
трус. Но это ему не поможет. Из генералов Западной армии скрылся только Симадзу
из Сацумы. Когда его с семьюдесятью сородичами окружили люди Кобаякавы и
потребовали выполнить сеппуку, он рассмеялся и, одним ударом прорвавшись сквозь
кольцо, скрылся в сторону моря.
Сердце Уилла радостно замерло.
– За это я благодарен вам, мой господин Иеясу.
Симадзу, и особенно Симадзу но-Тадатуне, хорошо встречали меня, когда я прибыл
в Японию. Это ведь не принесёт им бесчестья? – Напротив, они займут достойное
место в истории Японии. Сдаться в плен и отказаться совершить сеппуку – это
верх бесчестия. Прорваться же сквозь кольцо врагов с мечом в руке – это пропуск
в бессмертие. И мне приятно слышать, что ты испытываешь к ним чувство
благодарности, Андзин Сама. Как я понимаю, Симадзу но-Тадатуне ушёл вместе со
своим родичем. Я заключу мир с людьми Сацумы. Они слишком храбры, чтобы
противостоять мне. А теперь, Андзин Сама, мы доведём свою победу до конца.
Он остановил коня на вершине и указал жезлом
вниз.
– Молись за нашего высокочтимого неприятеля.
Ниже их, на обратном склоне, ярдах в
пятидесяти столпилась группа самураев Токугавы. Они окружили поверженного
вражеского генерала. Только один солдат стоял рядом с коленопреклонённым
человеком – тот, который взял его в плен. Он держал обеими руками большой меч,
положив его клинком на левое плечо, дыша медленно и глубоко, взмокнув от
напряжения – ведь весь этот день мучительной борьбы мог пойти для него насмарку
из-за какой-нибудь оплошности, допущенной сейчас.
Поскольку поблизости не было храма, пять
циновок расстелили прямо на земле, и на них опустился военачальник. Наконец,
вздохнув, он развязал тесёмки нагрудного панциря и позволил ему соскользнуть на
землю. Ещё одно быстрое движение, и кимоно упало, обнажив до пояса потное тело.
Холодный дождь падал на выбритую голову и плечи, заставив его быстро подавить
непроизвольную дрожь.
Не поднимая глаз, генерал вытащил короткий
меч, задумчиво коснулся пальцем лезвия и острия. Самураи, наблюдающие генералы
– никто не шелохнулся. Отвлечь его сейчас или помешать было бы верхом
бесчестья.
Он снова вздохнул. Отведя правую руку с
коротким мечом в сторону, он с неожиданной силой вонзил клинок.
Бритвенно-острое лезвие вошло в пульсирующий смуглый живот, и тем же движением
он рванул его вправо, вспоров рану длиной в несколько дюймов. Кровь хлынула
оттуда, как вода, проникающая сквозь плотину. Он продолжал глядеть в землю,
продолжал вести лезвие, теперь повернув его под прямым углом вниз.
