– Я должен был купить его сам, – расстроился
Уилл. Это была явно очень дорогая одежда.
– Это – моя обязанность, – пояснил Сукэ. – Я
выступаю в качестве твоего крёстного отца. Теперь мы закончили первую
церемонию. Может быть, немного прогуляемся, пока подготовят комнату?
Уилл снял с головы полотно, надел кимоно и
вместе с двумя самураями вышел на крыльцо. К его удивлению, во дворе собрались
все его крестьяне и слуги, приведя с собой даже детей. Завидев его, все принялись
кланяться.
– Сегодня они не работают, – пояснил Тадатуне,
– потому что их господину оказывается такая большая честь. Сегодня даже дети не
пойдут в школу.
– А обычно они учатся? – спросил Уилл.
– Каждый ребёнок должен посещать школу для
изучения письма и счета, чтобы потом он смог познакомиться с историей своей
страны.
– А что – история так важна?
– Может ли быть более важный предмет, чем
глубокое изучение деяний твоих предков, великих событий в прошлом твоей нации?…
Мне кажется, Кимура все подготовил.
Они вернулись в дом. Теперь на циновку Уилла
положили шахматную доску, на которую его и усадили. Тадатуне снова запустил
руку в свою коробку.
– При обычных обстоятельствах это был бы пятый
день одиннадцатого месяца четвёртого года, – сказал Сукэ. – Тебе уже год.
– И я дарю тебе вот это. – Тадатуне извлёк из
ящика и подал Уиллу замечательное кимоно светло-зелёного цвета с вышитыми
аистами и черепахами, пихтами и бамбуками.
– Какое чудо! – воскликнул Уилл. – А эти
эмблемы, конечно, что-то значат?
– Несомненно, – согласился Тадатуне. – Аист и
черепаха – символы долголетия. Говорят, аист живёт тысячу лет, а черепаха –
десять тысяч. Мы просим богов, чтобы ты был столь же благословен. Вечнозелёные
пихты означают неизменно добро-детельное сердце, а бамбук – символ прямого и
несгибаемого характера. Этими качествами, как мы уже убедились, ты обладаешь
сполна, Андзин Сама.
– Благодарю тебя, Симадзу но-Тадатуне, –
ответил Уилл.
– А теперь, – продолжил Тадатуне, снова
открывая коробку,
– Я дарю тебе хакама. – Он вытащил свободные,
мешковатого покроя штаны, которые самураи носили в мирное время, не будучи
затянуты в доспехи. Этим они отличались от голоногих крестьян. – И ещё вот эти
меч и кинжал, вырезанные из дерева.
Уилл принял дары, и Кимура с двумя служанками
поспешили вперёд, продолжая церемонию с вином. На этот раз Сукэ подарил
Тадатуне отрез расшитой золотом ткани для украшения пояса – тоже стоявший
огромные деньги, как прикинул Уилл.
– Действительно, дорогостоящий обряд, Сукэ, –
заметил он, когда они снова вышли на крыльцо.
– Потому что в жизни мужчины он имеет огромное
значение, Уилл. В сущности, только два события в его жизни более важны – день
его женитьбы и день его смерти. Но не думай, что ты не отплатишь эти расходы, –
ведь всё это тебе предстоит дарить твоим сыновьям.
Моим сыновьям, подумал Уилл. Если бы они у
меня были. Если они когда-нибудь у меня будут. Или, по крайней мере, те,
которых я мог бы назвать своими…
Тадатуне заметил выражение его лица.
– Но всё это в далёком будущем, Аддзин Сама.
Теперь идём, будем делать из тебя самурая.
Собственно бритьём головы занимался Кимура,
которому помогали две служанки. Они работали с большим тщанием и ловкостью,
выстригая все волосы, за исключением трёх полосок на висках и в центре, да ещё
оставив длинный чуб на лбу. Оставшуюся на макушке косичку потом тщательно
расчесали.
– Настало время дать тебе окончательное имя,
Андзин Сама, – произнёс Тадатуне.
– Ты хочешь сказать, что оно у меня будет
другим?
– Взрослое имя обычно даётся в возрасте
пятнадцати лет, в момент церемонии выбривания чуба. Оно связывается с теми или
иными склонностями и устремлениями юноши. Но так как мой господин принц Иеясу
уже дал тебе имя Андзин Сама – Главный Штурман, то он решил оказать тебе особую
милость и назвать тебя по имени твоего поместья. Такой чести удостаиваются
только самые великие дворяне. Отныне тебя будут звать Андзин Миура. А теперь
выпьем за твою славу как самурая.
На этот раз на подносе служанки стояла только
одна глиняная чашка, но зато большая. Тадатуне сделал три глотка и передал её
Уиллу, который проделал то же самое.
– Теперь подойди сюда и встань на колени, –
скомандовал Тадатуне. Уилл повиновался, а Тадатуне встал за ним, словно
парикмахер, делающий даме утреннюю причёску. Он собрал длинные волосы,
оставшиеся на макушке Уилла, и завязал их в подобие косички.
– А сейчас наклонись вперёд, – приказал он.
Уилл повиновался. Теперь он почти касался головой дощечки, сплетённой из ивовых
прутьев, которую держал в руках Кимура. Краешком глаза он с некоторым
беспокойством наблюдал, как молодой хатамото правой рукой вытащил короткий меч,
а левой взял его за чуб и притянул к ивовой подставке. Мгновенным движением Тадатуне
вонзил меч перед глазами Уилла. Тот дёрнул головой и уставился на свой чуб,
оставшийся лежать на доске.
– О Боже, – прошептал он. – Я думал, и моя
голова останется тут.
Тадатуне тщательно завернул чуб в бумагу,
разрисованную чёрно-белыми изображениями орудий.
– Сохрани это в надёжном месте, Андзин Миура,
– произнёс он серьёзно. – Чтобы они принесли тебе и твоей семье вечную удачу. А
кода умрёшь, пусть твои волосы положат в твою могилу, и они защитят тебя в
загробной жизни.
Уилл взял свёрток с подобающей случаю
торжественностью. Похоже, всё это имело не меньшее значение, чем любой из
ритуалов христианской церкви. Отличие состояло лишь в том, что здесь человек
сам был своим богом, обязанный всегда блюсти свою честь и храбрость, обязанный
своими руками творить свою судьбу не только при жизни, но и после кончины.
Возможно, два разных способа выражения доктрины свободной воли.
Девушки вернулись с кубками вина, и они с
Тадатуне обменялись глотками, а Сукэ снова заглянул в свою коробку. На этот раз
он одарил Тадатуне ещё одним рулоном шелка, расшитого ромбами. – А теперь, –
сказал Тадатуне, – нам остаётся лишь обучить тебя кодексу самурайской чести –
бусидо. Но сначала мы пообедаем.
Уилл осторожно ощупал свою выбритую голову и
косичку на темени.
– Такая причёска, наверное, тоже имеет особое
значение?
