– И ещё, – заметил Сукэ, – что в последние дни
твой меч – это благополучие твоих потомков.
В их лицах не было и намёка на шутку. Это,
понял Уилл, настоящая религия.
– Однако нужно сначала научиться обращаться с
мечом, а не просто владеть им, – сказал Тадатуне. – Например, ты всегда должен
оставлять большой меч слуге у ворот, прежде чем войти в дом друга, – как это
сделали мы с Сукэ. Если слуги нет, меч нужно положить на циновку в прихожей,
позже слуги обернут его куском чистого полотна и поместят в шкаф, где хранится
оружие хозяина. Если ты в доме человека ниже тебя по положению либо незнакомца,
меч не отдаётся, а кладётся рядом на пол, когда ты садишься.
– Как ты сделал в гостинице в Бунго, –
вспомнил Уилл.
– Совершенно верно, короткий меч не снимается
с пояса никогда – за исключением долгих визитов к другу. Его нужно носить на
поясе рядом с кокотаной.
Он подал Уиллу Короткий меч с лезвием длиной
около фута и маленький нож – очевидно, для сугубо личного пользования. На
ножнах и клинках того и другого были выгравированы те же рисунки, что и на
большом мече. Уилл сунул их за пояс рядом с ним, нечаянно звякнув при этом
ножнами.
– Осторожней, – предупредил Сукэ. – Это
смертельное оскорбление. Если бы мы не были твоими друзьями, мы расценили бы
стук твоих мечей друг о друга как вызов.
– Повернуть ножны на поясе так, как будто
намереваешься вытащить меч, – тоже вызов, – подхватил Тадатуне. – А ещё –
положить меч на пол и пнуть его так, чтобы он повернулся крестовиной к другому
мечу, или просто коснуться другого меча.
– И ты никогда не должен обнажать клинок, не
попросив заранее извинения, – добавил Сукэ. – Ты не должен даже просить
посмотреть чужой меч. – Но если ты всё же сделаешь это, то держать его нужно на
шёлковой салфетке, как я показывал тебе в Бунго, – напомнил Тадатуне. – Ты
всегда должен иметь при себе такую салфетку.
– Вам придётся быть терпеливыми со мной,
друзья, – улыбнулся Уилл. – А короткий меч? Кинжал?
– Это только для выполнения сеппуку, – ответил
Тадатуне.
– Им ни в коем случае нельзя пользоваться в
бою.
– Я хотел бы узнать поподробнее о сеппуку, –
попросил Уилл.
– Это очень серьёзный вопрос, – ответил Сукэ.
– В самых общих чертах он заключается в следующем. Если ты сражаешься с другим
самураем и он вынудит тебя сдаться, или, что ещё хуже, если ты совершишь
преступление и суд признает тебя виновным, в обоих случаях твоя жизнь, твоя
собственность, а также жизнь и собственность твоей семьи и всех твоих
крепостных принадлежат в первом случае победителю, а во втором – даймио,
осудившему тебя, У простого человека выбора, конечно, нет. Но у самурая имеется
эта особая привилегия – совершить сеппуку. Расплачиваясь таким образом своей
жизнью, он ограничивает наказание только собой. Его собственность, его жена, семья
и слуги никакому преследованию больше не подвергаются, и, следовательно, его
старший сын наследник его права и его состояния.
– Строго говоря, – сказал Тадатуне, – сеппуку
нужно выполнять в храме, но чаще это происходит на поле битвы.
– В случае с даймио, – добавил Сукэ, – это
может происходить в саду его дома либо в специальной отдельной комнате.
– А, к примеру, не захочет ли победитель на
поле боя помешать церемонии, чтобы заполучить земли и собственность
побеждённого? – спросил Уилл.
– Никогда, – ответил Тадатуне. – Это было бы
верхом позора. Когда человек готовится совершить сеппуку, его личность
неприкосновенна, пока он сам не подаст сигнала. Как ты, наверное, видел сам, у
Секигахары было совершено несколько тысяч сеппуку.
– Но Симадзу, конечно, исключение, – заметил
Сукэ, – потому что они отвоевали свои права с оружием в руках.
– Сеппуку – следствие сдачи в плен, – ответил
Уилл. – Но мне не совсем понятно, о каком сигнале говорил сейчас Тадатуне. Вы
хотите сказать, что человек на самом деле себя не убивает?
– Конечно же, убивает, Андзин Миура. Но, как
тебе известно, не в наших обычаях продлевать мучения умирающего. Предположим,
что за какое-нибудь преступление мой господин Сацума приговорит меня к смерти.
Он пришлёт в мой дом двух самых своих доверенных секретарей, которые придут в
церемониальных одеждах – вроде тех, что сейчас на нас с Сукэ. Они торжественно
зачитают мне приговор, после чего мне разрешается проститься с женой, семьёй и
друзьями, пока готовится специальная комната. Если это будет происходить в
саду, то вокруг циновки необходимо расставить ширмы для ограждения от праздных
взоров. После того, как всё подготовлено, секретари и другие свидетели занимают
свои места вместе с человеком, которого я назначу своим помощником.
– Роль помощника исключительно почётна, –
заметил Сукэ. – В сущности, честь помощника так же ставится на карту, как и
честь приговорённого.
– Получив сигнал о том, что всё готово, –
продолжал Тадатуне, – я вхожу и сажусь на циновку напротив обоих свидетелей.
Мой помощник с обнажённым и проверенными заранее мечом становится за моим
правым плечом. Если я захочу, я могу совершить последнюю молитву. После этого я
развязываю пояс так, что кимоно падает с моих плеч, и я обнажаюсь до пояса.
Затем я беру в правую руку свой короткий меч, вонзаю в живот слева – вот так и
веду его вправо. Достигнув правой стороны живота, я поворачиваю лезвие книзу
под прямым углом.
– И у тебя хватит духа проделать это? –
изумился Уилл.
– В противном случае, Андзин Миура, я не
достоин звания истинного самурая и, следовательно, буду обесчещен.
– А когда наступает черёд помощника?
– В момент, когда я начинаю вести лезвие
книзу. Как только клинок поворачивается вниз, я выбрасываю в сторону левую
руку, и по этому сигналу помощник должен отрубить мне голову.
– Бывали люди, – сухо заметил Сукэ, – которые
выбрасывали левую руку сразу после того, как вонзят меч. В этом случае позор не
ложится на помощника, потому что он должен не раздумывать повиноваться приказу.
– А это тоже позор?
– Этот вопрос все ещё дебатируется, – ответил
Тадатуне. – Дело в том, что не существует письменного кодекса бусидо. Он
развивался на протяжении веков. Великим даймио пора бы закрепить его письменно
и разъяснить раз и навсегда, что правильно, а что нет. Сейчас это целиком
зависит от отношения двух официальных свидетелей.
