За ними потянулись телескопические штанги…
…И в клубах стравливаемого жидкого азота, а может, и обычного водяного пара, к бетонному полу спустился алюминиевый ложемент.
А в нем… как будто красотка в солярии, лежал… мужик!
Кожа его была почти сплошь розово-белой, как у самого его папашки-альбиноса. Лишь по щекам, на плечах и на груди кое-где можно было заметить веснушки. Но веснушки эти были не шоколадными, а… кремово-розовыми!
На шее, толстой, как у самого отчаянного качка, я заметил жаберные щели.
А лицом красавчик походил… на нашего ефрейтора Шестопалова! Такого, я бы сказал, тщательно отфотошопленного Шестопалова.
Чтоб они все сдохли, мичуринцы проклятые!
— Что за странные на нем трусы телесного цвета? — спросил Тополь. — Хотя мля… это не трусы!
Я присмотрелся. Врожденная стыдливость как-то отводила мой взгляд от генитальной зоны синтетического человека. Но после экспрессивного комментария Тополя я посмотрел.
И увидел… увидел я… что…
— Погодите! У него что же, нет гениталий?! — спросил я громко, обращаясь к альбиносу.
— Нет. А зачем?
Немая сцена, господа. Немая сцена!
Но затем меня все-таки прорвало:
— Теперь я понял, что вы имели в виду, когда говорили, что ваш сверхчеловек будет обладать качеством абсолютной моральности! Теперь я понял! Нет члена — нет и проблемы! Легко быть моральным, когда тебе ничего не хочется! Да вы, я смотрю, шутник! — Я не смог удержаться от хохота.
— Прекратите истерику. Не вижу в этом абсолютно ничего смешного, — холодно парировал Тау.
Хотя он и не подавал виду, но я почувствовал, что моя ремарка его здорово уязвила. Как видно, гениальный профессор уже привык рассматривать свое синтетическое дитя как объективно совершенное со всех абсолютно точек зрения.
— И как его… так сказать, зовут? — осведомился майор Филиппов, с крестьянским презрением оглядывающим завозное диво.
— Я назвал его Уберменш.
— Как-то… не очень патриотично… назвать свое детище по-немецки. Не находите? — это был я.
— А вы не находите, что задавать такой вопрос человеку с фамилией Тау как-то… не очень логично?
Я пожал плечами. Кашаса сделала свое дело — я потихоньку снова становился человеком широких взглядов.
Не помню, о чем именно мы препирались с Тау, когда с потолка в окружении водопадов мелких обломков упали вниз штурмовые тросы.
По ним скользнули к бетонному полу реакторной серые тени бойцов неведомого мне подразделения.
Они были экипированы в комбинезоны активной маскировки «Протей» и вооружены лучше, чем мог мечтать любой, даже самый богатый сталкерский клан.
Самой простенькой стрелковкой были у них, на минуточку, бесшумные автоматы «Вал-2». Ефрейторы же с сержантами могли похвастаться и укороченными гаусс-автоматами третьего поколения «Ковров», и импортной крупнокалиберной дурищей М.Е.Т.А., и даже бундесовским экспериментальным мясорезным комбайном «Asche».
Помимо означенной стрелковки я приметил неизвестный мне жирный дробовик (определенно какое-то хитрое нелетальное оружие) и два ранцевых огнемета.
К счастью, группа захвата воздержалась от немедленного применения и своих мясорезок, и почти неизбежных в подобных мизансценах светошумовых гранат.
И в общем-то их счастье. Потому что взведенный «Раумшлаг» я по-прежнему держал на коленях. Взрыв светошумовой шутихи меня, конечно, перепугал бы и заставил дернуться. После чего глубоковакуумный боеприпас, выпущенный из «Раумшлага», ушел бы точно по адресу в ближайший ко мне фас генного процессора. А это, в свою очередь, означало бы, что в зону нелинейного поражения попало процентов этак семьдесят бойцов группы захвата.
Спецназовцы в «Протеях» — кто припав на одно колено, а кто и заняв положение для стрельбы лежа с упора — взяли всех нас на мушку из расчета не менее четырех стволов на брата.
Я мгновенно и бесповоротно протрезвел.
— Оружие на пол! — скомандовал человек, который, если судить по тембру голоса и интонациям, а я такие вещи секу четко, был у них за старшего. — В первую очередь это касается Владимира Пушкарева! Немедленно поставьте свой «Раумшлаг» на предохранитель, Владимир Сергеевич!
«Владимир Сергеевич? Иманарот! Это ко мне обращаются! Но откуда им известно мое имя-отчество? И отчего этот одновременно и резкий, и флегматичный голос кажется мне таким знакомым?»
Размышляя так, я, однако, не спешил ставить «Раумшлаг» на предохранитель.
Что-то внутри меня подсказывало: этого делать не надо. Выполнить полученное требование означает оставить себя беззащитным в самом объективном смысле этого слова.
А кому служат эти шустрики в комбинезонах «Протей»? Кто знает!
— Владимир Сергеевич, я жду! — потребовал голос.
В разговор вступил майор Филиппов:
— Товарищ Комбат, не злите их. У них значительное численное преимущество. Да и вообще, это вроде наши.
— Пусть человек, который выдвигает ко мне требования, сначала представится, — твердо, но в должной степени доброжелательно сказал я. — Хочу знать, кто меня разоружил.
Командир спецназовцев некоторое время молчал. Наконец он поднял забрало своего шлема и, сделав в мою сторону несколько широких шагов, сказал:
— Моя фамилия Рыбин. Мы с вами работали раньше. Не узнаете?
«Как не узнать! Знакомый бриллиант в ухе… Какие-то смутные намеки на Организацию… Да, это он! Человек с глазами садиста!» — отозвалось у меня в душе.
Но озвучивать про «глаза садиста» я, конечно, не стал.
— Узнаю, — вымученно улыбнулся я. — Рад снова увидеться. Не ожидал, что вы тоже ходите в Зону. Во время нашего разговора в баре «Лейка» у меня сложилось ощущение, как теперь вижу, ложное, что вы человек сугубо кабинетного склада. Скорее стратег, нежели оперативник.
— Это было правильное впечатление, — кивнул Рыбин. — Лишь чрезвычайные обстоятельства смогли заставить меня покинуть мой кабинет и явиться сюда.
— Неужели то, что происходит здесь, так важно? — искренне удивился я.
— В высшей степени! Здесь, на ЧАЭС, ничего более важного не случалось уже много лет. С тех самых пор, как были взорваны генераторы «О-сознания»! Скажу больше. Вся операция Анфора, форсирование Припяти и зачистка Пылающего Острова — все было подчинено одной цели. Все было сделано для того, чтобы я со своим взводом оказался здесь и сейчас.
— Боюсь, полковник Буянов придерживается совсем других взглядов, — сухо заметил майор Филиппов, сверля Рыбина недобрым взглядом.
— Полковник Буянов? А кто, по-вашему, рекомендовал его в командиры полка «Знамя дружбы»?
— И кто?
