– Спотыкайся, пора!
Она добросовестно споткнулась – и растянулась на песке…
Получилось довольно натурально. Тут и погоня объявилась – два несомненных
флибустьера в длиннополых кафтанах на голое тело и с кривыми широченными
саблями наголо. Один был с классической черной повязкой на глазу, другой
щеголял в ботфортах с огромными шпорами, что, в общем, ни к селу ни к городу –
на кой черт морскому разбойнику шпоры?
Они добежали до распростертой на песке в трогательной позе
девицы, картинно воткнули сабли в песок, подняли за руки упиравшуюся беглянку и
без лишних церемоний принялись стягивать с нее блузку – неторопливо, картинно,
определенно работая на внешний эффект. В жизни, надо полагать, и пираты былых
времен избавляли добычу от одежды гораздо быстрее и не так фасонно.
Гай суетился рядом, вполне профессионально держась так,
чтобы ненароком не влезть в кадр, орал и махал руками. У Мазура тем временем
стали зарождаться нешуточные подозрения касаемо рождавшегося на его глазах
шедевра кинематографии. Если это и будет шедевр, то в весьма специфическом
жанре...
Очень быстро его подозрения подтвердились полностью. Вслед
за блузкой блондинку столь же картинно избавили и от юбки. Оказалось, что под
этим нарядом на ней имеется черное кружевное бельишко, абсолютно неуместное во
времена флибустьеров и их сомнительных подвигов.
Ее и от белья избавили, а потом на полном серьезе, без
всякого имитаторства принялись вдумчиво и обстоятельно пользовать в два смычка.
Гай и тут ухитрялся давать какие-то ценные указания, неслышные Мазуру на его
наблюдательном пункте.
Мазур почувствовал, что у него уши заалели. Свидетелем
подобного зрелища он при всем своем жизненном опыте еще не оказывался. В
южноамериканском борделе и то обстояло пристойнее – там все происходило по
нумерам и без лишних свидетелей. Почувствовав себя неопытной гимназисткой, он
отвернулся, но тут же подумал, что выпадать из роли не следует. Любой
нормальный австралийский парняга таращился бы, распахнув глаза до хруста.
Приходилось посматривать. Остальные подобной щепетильностью не страдали –
толпились вокруг съемочной площадки, некоторые, судя по их старинным костюмам,
ожидали своей очереди вступить в кадр, а троица на песке как ни в чем не бывало
старалась так, словно не было ни камеры, ни зрителей, и этак, и всяко, и вовсе
уж замысловато. Скорее всего, настоящим флибустьерам прошедших веков иные
заковыристые переплетения и в голову не приходили.
Вот это так попал, подумал Мазур, поперхнувшись ледяной
кока-колой после того, как узрел под палящим солнцем вовсе уж экзотическую
позицию. Вот это так гримасы капитализма... Ладно, в конце концов, его лично
никто в этом не заставлял участвовать, так что придется перетерпеть. Могло
оказаться и хуже – контрабанда, наркотики, гангстеры какие-нибудь. На фоне
того, в чем он участвовал – форменная детская забава, игра в песочнице...
Композиция постепенно усложнялась. К кувыркавшейся под
прицелом двух кинокамер троице присоединялись, послушно следуя рыканью Гая и его
наполеоновским жестам, новые участники, одетые в том же стиле, быстренько
избавляли друг друга от незатейливых шмоток и разворачивали групповуху во всей
красе. Их там уже было столько, и переплетения вкупе с позициями составили
столь впечатляющую кучу-малу, что у Мазура даже стыдобушка прошла, осталось
чистой воды любопытство, сродни азарту футбольного болельщика: ну-ка, какие
финты нам еще тут покажут? Ух ты, эх ты, это ж надо...
А потом перезаряжали камеры. Потом Гай разогнал массовку,
осталась только блондинка, выглядевшая так непринужденно и обыденно, словно
забыла волшебным образом, что совсем недавно опрометью убегала от страшных
пиратов. К ней присоединилась столь же щедро одаренная природой брюнетка, судя
по кафтану на голое тело и внушительному набору пистолетов за поясом –
полноправная флибустьерша, и напоследок они вдвоем отчебучили перед камерой
такое, что хоть святых вон выноси.
На этом творческий процесс закончился. Все отправились
переодеваться, операторы паковали камеры, все до единого держались совершенно
естественно, словно только что отсняли не порнуху, а документальный фильм из
будней птицефабрики.
Если прикинуть, полезный жизненный опыт, подумал Мазур.
Будет о чем порассказать в кругу людей посвященных. Что-то он никогда прежде не
слышал, чтобы кому-то из коллег удавалось поприсутствовать на съемках западной
порнографии. Разумеется с оглядочкой придется делиться впечатлениями, попадется
бдительный товарищ из числа надзирающих за чистотой идеологии и моральным
обликом, хлопот не оберешься...
– Ну, как тебе? Голову даю на отсечение, никогда раньше не
видел кухню с изнанки?
Рядом стоял Гай с усталым, но гордым видом помянутого
полководца, выигравшего-таки сражение.
– Не доводилось, – сказал Мазур.
Гай хихикнул:
– Парень, а у тебя вид ошарашенный, как у старой леди из
провинции, что ненароком забрела на стриптиз вместо Шекспира. Уши еще красные.
– Поди ты...
– Точно, красные.
– Мы в Австралии – люди консервативные, – сказал Мазур.
– Но смотреть-то смотрите?
– Бывает, – сказал Мазур.
– Вот то-то... Пойдем, разговор есть. Деловой.
Они спустились в каюту. Гай извлек из небольшого бара
бутылку виски, плеснул в два стопарика, сунул один Мазуру и задушевно сказал:
– Я, конечно, понимаю, что вы в вашей Австралии парни
консервативные и старомодные, но доллары, знаешь ли, они и в Австралии доллары.
Точно? Вот видишь... Короче, у меня к тебе профессиональное предложение. Будь
другом, шорты спусти и покажи агрегат.
– Чего-о? – спросил Мазур недобро.
– Эй, ты не понял! Я в частной жизни интересуюсь только
бабами и совращать тебя не собираюсь, дубина ты этакая! Никакого покушения на
твою непорочность, это мы Кристине оставим. Говорю же, чисто профессиональный
интерес! Хочу тебя к делу приспособить, если ты еще не понял?
– Меня? – чуточку ошалел Мазур.
– А что? Мы тут не Шекспира экранизируем, Дикки, и не на
Оскара рассчитываем. От тебя и не требуется изощренного мастерства,
психологического проникновения в классические образы и прочей хренотени. От
тебя, проще выражаясь, как раз и требуется одна сплошная хренотень.
Каламбурчик, а? Короче, можешь ты показать свое добро в профессиональных целях?
– Поди ты.
Гай вытащил из нагрудного кармана две стодолларовых бумажки
и, развернув веером, продемонстрировал Мазуру:
– Смотри, деревенщина австралийская. Двести баксов за
недолгую демонстрацию, причем, повторяю, без тени сексуальных домогательств...
Ну?
Интересно, а как в подобной ситуации должен себя вести
настоящий австралийский бродяга? Ох, чутье подсказывает, что не упустил бы
случая срубить дуриком денежку...
