– Сделай перерывчик, а? Там идет на посадку какой-то
самолет, целеустремленно так, прямо к кораблям заруливает...
Задумчиво приложив палец ко лбу, Гай протянул:
– Странно, деньги плачены честь по чести, разрешение на
съемки, то бишь аренду, по всем правилам выписано, так что это не власти...
Какие-нибудь долбаные туристы? Надо бы шугануть, чтобы не пялились бесплатно на
то, за что должны денежки выкладывать... Ладно, детка, оденься пока. Пойдем
посмотрим.
Он энергично направился к двери, но Мазур его с превеликим
облегчением опередил. В гробу он видел такие кинопробы, откровенно-то говоря.
Пожалуй, о некоторых подробностях этой командировки надо будет дома помалкивать
вглухую. Иначе шуточек потом не оберешься, долгонько будут поминать. Есть
печальные примеры с вышибалой в борделе...
Когда они спустились по трапу, к берегу уже собрались все
члены киногруппы, обрадовавшиеся случайному развлечению. Небольшой
гидросамолет, изящный, белый с двумя синими полосами по борту, уже коснулся
воды и, оставляя двойную белопенную борозду, гасил скорость, направляясь
прямехонько к корме «Альбатроса». Возле нее он и остановился, замер винт, умолк
мотор, самолетик уткнулся поплавками в песок, тут же распахнулась дверца, и на берег
стали выпрыгивать люди.
Четверо мужчин в светлых пиджаках и светлых куртках. Они
один за другим выбирались на сухой песок, двигаясь совершенно непринужденно,
целеустремленно, почему-то казалось даже, что они и не видят табунок зевак,
насчитывавший около двух десятков человек.
Гай деловито протолкался вперед – и замер на месте,
растерянно таращась на происходящее.
У двоих прилетевших в руках ничего не было – а двое
остальных держали стволами вниз короткие аргентинские автоматы. Мазур прекрасно
знал эту модель: небольшая, игрушечная на вид, но трещотка самая настоящая и
способна натворить дел, особенно в умелых руках.
Шагавший впереди поднял автомат, одной рукой, без усилий,
наведя ствол в небо, с небрежным видом потянул спуск. Автомат выплюнул очередь
на десяток патронов, вылетевшие гильзы по дуге ушли в песок.
Моментально воцарилась полная тишина, и все замерли в позах,
в которых их эта неожиданность застала. Человек с автоматом, подойдя близко,
распорядился спокойно, деловито:
– Ну-ка, мальчики и девочки, кыш, кыш! По корабликам,
живенько, два раза повторять не буду и стрелять буду уже не в воздух...
Живенько, кому говорю! А ты останься, австралиец! Стоять смирненько!
Вся толпа так и сыпанула к суденышкам. Двое с автоматами
шагали следом с невозмутимым и хватким видом опытных пастушеских волкодавов.
Мазур остался стоять на месте, решив, что не стоит обострять ситуацию, не имея
точной информации. Вся эта четверка была ему решительно незнакома. Но, как бы
там ни было, ухватки у них что-то не напоминают поведение блюстителей закона,
пусть даже грубых и нахальных...
Двое оставшихся неторопливо подошли к нему. Оружие у них,
разумеется, все же было – Мазур без труда углядел под пиджаками
внушительные кобуры.
Это еще полбеды. Что ему решительно не понравилось, так это
лица незнакомцев. И вовсе не потому, что они были какими-то особенно
зверскими или уродливыми. Ничего подобного, наоборот – самые обычные люди,
неброской внешности. Просто-напросто подобные физиономии он просекалсразу. Как
правило, они принадлежали людям серьезным и потому особенно опасным. Спокойное
превосходство, бесстрастие, холодная непреклонность. Обычно такие ребятки не
мелочь по карманам тырят в автобусах, а занимаются делами посерьезнее. И
относиться к ним нужно со всей серьезностью, не за фраеров держать...
В кабине самолетика, Мазур прекрасно рассмотрел, больше ни
кого не осталось. Ситуация, конечно, вовсе не похоронная, но из-за своей
полнейшей непонятности все же скверная...
Он оглянулся. Массовку, сноровисто разбив на две кучки, уже
загнали на кораблики, скрылись из виду и они, и их погонщики с автоматами.
– Нужно поговорить, Дикки, – сказал один, глядя на
Мазура примерно так, как он сам смотрел на копощащихся в песке крабиков.
– А вы меня ни с кем не путаете, ребята? – осведомился
Мазур.
– Дик Дикинсон, паспорт австралийский, но о подлинности
судить не берусь. Скрипочка из оркестра Бешеного Майка. Бродячий музыкант.
– Парни...
Незнакомец спокойно поднял ладонь:
– Простые правила, Дикки. Ты не валяешь дурака и не
притворяешься безобидным туристом. Если будешь продолжать в том же духе,
чувствительно получишь по организму, а если и тогда не уймешься – словишь вовсе
уж болезненно. Ты понял правила?
– Понял, – угрюмо сказал Мазур.
Не следовало нарываться. И так верилось, что слов на ветер
этот субъект не бросает.
– Вот и отлично. Как тебя зовут, мы знаем. А меня зовут
Мистер Никто.
– Джон Доу, что ли? – рискнул Мазур.
– Это скверная шутка, Дикки.
Шуточка была и в самом деле не особенно и добрая. Так уж
издавна принято у американских полицейских и медиков: труп, чью личность пока
что установить не удалось, или находящийся в бессознательном состоянии столь же
не идентифицированный пострадавший до более детального выяснения именуется в
официальных документах «Джон Доу». Если это мужчина, разумеется. Женщину
обозначают как «Джейн Доу».
– А что, шутить тоже нельзя? Извините, вы не предупредили.
– Шутить не стоит. Не будем тратить драгоценное
время, – сказал Мистер Никто. – Дальнейшая беседа будет протекать
просто: вопрос – ответ, вопрос – ответ. Без шуточек, пустословия и, самое
главное, без вранья и уверток. Если все пройдет по такому именно сценарию, мы
улетим, а ты останешься с этой порнографической шушерой целый и невредимый. Ты
понял правила?
– Понял, – сказал Мазур.
Незнакомец огляделся и моментально принял решение:
– Пошли вон туда, под навес. Не так жарко будет.
Пожав плечами, Мазур первым направился к хлипкому навесу.
– Забился в безопасное местечко пережить трудные времена?
– Пожалуй, – сказал Мазур.
Под навесом стояло превеликое множество пластмассовых
стульев. Усевшись на ближайший, Мистер Никто кивнул Мазуру:
– Садись, Дикки, разговор в пару минут не уложится...
Прежде чем Мазур сел, второй бесцеремонно его охлопал, явно
в тщетных поисках оружия, а потом поместился за спиной. Мистер Никто заложил
ногу на ногу, сунул сигарету в рот и сказал небрежно:
– Кто ты такой, мы, как видишь, прекрасно знаем. Что до нас,
то мы просто-напросто мальчики на посылках. Есть такая категория наемных
работников, в нее вписывается превеликое множество самого разного народа. Но
суть, в общем, одна. Мальчики на посылках. Нам поручили с тобой потолковать, и
мы не поленились прилететь. Предупреждаю сразу, чтобы не осталось ни малейших
недомолвок: мы, как ты уже, должно быть, просек – посыльные особогорода. Не
лирические записочки доставляем от кавалеров к дамочкам и не пиццу развозим. У
нас гораздо более серьезная контора, и задачи, соответственно, гораздо более
серьезные, чем у разносчиков пиццы. Да и хозяин, скажу тебе по секрету, очень
серьезный. В том смысле что все его поручения полагается выполнять в сжатые
сроки и очень скрупулезно, от сих и до сих. Если мы подведем хозяина, чего-то
не выполним, выполним не в полном объеме или напортачим, хозяин будет в ярости.
Такие провалы, к гадалке не ходи, заканчиваются для провинившихся купанием в
каком-нибудь тихом заливчике с увесистыми бетонными ластами на нижних
конечностях. Или чем-нибудь другим не менее унылым – а то и гораздо более
мучительным. Понимаешь, что отсюда вытекает? То, что мы не можем позволить себе
роскоши напортачить или выполнить поручение наполовину. И поскольку у человека
нет более близкого создания, чем он сам, мы с приятелем думаем в первую очередь
о себе. Все твоинеудобства, которые могут возникнуть от твоего нежелания
сотрудничать, нас совершенно не трогают. В том числе и то, будешь ты жив
или станешь мертвым. Мне уже приходилось переселять людей на тот свет – и,
подозреваю, еще придется... В общем, шутки кончились, а виляния, увертки и
ложь недопустимы. Уяснил?
