Моторы заработали. Лодки по красивой дуге отвалили от
причала и пошли в открытое море: почти бок о бок, одна впереди на полкорпуса.
Мазур оживился. Начиналось самое интересное.
Он проделывал такую штуку впервые и представления не имел, с
какой скоростью все будет происходить, мог только примерно прикидывать.
Они, конечно, идут прямиком к казармам, пересекая по прямой
полукруглый залив... Ага!
Мазур привстал, вытянул шею. С моторками происходило нечто
категорически непредусмотренное теми, кто на них сейчас плыл с гордым видом
конкистадоров... Они ощутимо замедляли ход, одна вильнула, ушла в сторону,
выписывая зигзаги. Вот они снова сблизились...
Заметно проседая в воду, на глазах становились ниже, ниже.
Потому что погружались... Видно было, как оторопело мечутся на обеих орелики
Майка, держа на весу тяжеленные сумки...
Получилось в точности так, как и было задумано. В днище к
каждой лодки они с Лавриком просверлили дюжину отверстий диаметром в полдюйма.
Заткнули каждое деревянной пробкой – а к каждой пробке надежно присобачена
крепкая леска, другим своим концом прикрепленная к причалу.
Дальше было совсем просто. Куски лески были метра в два
длиной. Стоило моторкам отойти от причала, как натянулись две дюжины лесок,
выдернув моментально две дюжины пробок, и в образовавшиеся две дюжины отверстий
радостно и весело заструилась морская водичка... Последствия понятны даже для
двоечника.
С огромным удовольствием Мазур наблюдал за развитием событий
– суета в лодках (точнее, идиотская толкотня) свидетельствовала о полной
растерянности. Лодки погружались, прекрасно можно рассмотреть, что незадачливые
путчисты по пояс в воде.
Ну, наконец-то! Они дружненько сыпанули за борт, в ласковые
и романтичные карибские волны. Барахтались там, по инерции еще пытаясь спасти
тяжеленные сумки с оружием и боеприпасами, а сумки тянули их ко дну. Вот кто-то
загребает обеими руками – бросил вон пожитки к чертовой матери, подарил
морскому царю, предпочитая озаботиться собственным спасением...
На фрегате тоже помаленьку начиналась нешуточная суета,
свидетельствовавшая, что там попытались пуститься в плавание (ну да, якоря уже
над водой) и обнаружили, что винт отказывается вертеться... На корме уже
толпилось не менее двадцати человек, они перегибались за борт, пытаясь
рассмотреть что-нибудь под водой, вот кто-то впопыхах уронил белый тропический
шлем, и он булькнул в воду, вот от надстройки бегут еще несколько, и на головах
у них офицерские фуражки, прекрасно различимые в лучах восходящего солнца...
И никаких мин с торпедами, мы же не звери, господа, мы
прекрасно помним, что между нашими странами нет состояния войны. Сейчас фрегату
не могли ничем помочь ни его броня, ни могучие пушки, ни силовая паротурбинная
установка мощностью аж в шестьдесят тысяч лошадиных сил. Практически любой
современный корабль, как бы он ни был велик, какими бы техническими новинками
ни оснащен, превращается в лишенную хода груду железа, если винт у него опутан
прозаической сетью...
Конечно, через пару часов они освободятся. За борт пойдут
аквалангисты, но пока они ножиками, вручную покромсают сеть на клочки, время
будет безвозвратно упущено...
Моторок на воде уже не видно – только головы торчат, судя по
их мельтешению, кое-кто еще не оставил надежды спасти поклажу, но большинство
не только ее побросало, но и пытается сейчас освободиться от одежды и обуви –
до берега далековато обутым-одетым плыть трудненько, к тому же они не морские
волки, вон как бултыхаются, сразу видно, что плаванье для них вещь редкая,
обременительная, кто-то руками машет и, похоже, орет благим матом. На фрегате
определенно в растерянности – вроде бы нужно и шлюпки спускать, спасать
терпящих бедствие, и своих житейских забот полно...
Век бы так сидел и смотрел. Чертовски приятно наблюдать со
стороны результаты своей работы, проведенной столь изящно и качественно. Но
дело было еще не кончено, и Мазур, с превеликим сожалением оторвавшись от
увлекательного зрелища, побежал к такси, ожидавшему его поодаль.
Водитель погнал по пустым утренним улицам, время от времени
горестно вздыхая – со своей позиции он не мог ничего видеть, а полюбоваться
хотелось...
Он увидел грузовик, когда до «Ниагары» и расположенной
напротив «авторемонтной мастерской» оставалось еще далеко. Здоровенная древняя
пятитонка с брезентовым верхом кузова, судя по виду, помнившая еще чуть ли не
Вторую мировую войну.
Так уж несчастливо и нескладно все вышло, что неведомый
водитель грузовика зачем-то остановил свою громоздкую развалюху так, что она
полностью загородила ворота. Они открывались внутрь, и распахнуть их еще можно
было, а вот выехать со двора стоявший там микроавтобус ни за что бы не смог.
Надо полагать, водитель, перед тем как раствориться в безвестности, принял все
надлежащие меры, чтобы его антикварный экипаж не смогли не только завести, но и
сдвинуть с места, это тоже можно было проделать без особых хлопот – оставить
машину на передаче, скажем...
Вылезши из машины, Мазур пошел к своему дому, с
беззаботностью опытного зеваки глядя на суетившихся вокруг грузовика обормотов.
Судя по их унылому виду и бесцельной суете, они уже пытались сдвинуть грузовик
с места и убедились, что им сие не по силенкам... Сам Бешеный Майк стоял у
кабины, перекатывая во рту незажженную сигарету, и лицо у него было столь
примечательное, что Мазур едва не фыркнул в открытую. Физия человека, до
которого медленно-медленно, как до жирафа, начинает доходить, что все пропало,
что все наполеоновские замыслы летят к чертовой матери, что на перевороте можно
ставить крест. Да вдобавок и рация молчит – та, что была на одной из моторок,
наверняка уже пошла ко дну вместе с прочим скарбом. Можно смело ставить сто
против одного, что в увлекательный и жутковатой биографии Майкла Шора подобных
проколов еще не случалось, так идиотски он шлепался мордой в грязь впервые...
«Вот так-то, голубь сизокрылый, – наставительно сказал
про себя Мазур, с независимым видом направляясь к черному ходу. – Допрежь
тебе везло исключительно потому, что ни разу в жизни не сталкивался с „морскими
дьяволами“. Ни единого выстрела, ни одного покойничка, ни одной свернутой на
сторону челюсти, даже мозоль никому не оттоптали – а блестяще задуманный
переворот, имевший все шансы на успех, обернулся сущей комедией. Можно только
представить, что тебе скажут твои наниматели, с какой рожей ты будешь
оправдываться, и какая пойдет о тебе слава касаемо профессиональной репутации.
Ну что же, постарайся в следующий раз баловать там, где нас нет, глядишь, что и
получится...»
Он вошел в дом, громко стукнув дверью – и на лестнице сразу
же объявилась милая крошка Гвен, судя по ее лицу, так и не ложившаяся в эту
ночь, а за спиной у нее маячил тот волосатик, что столь бездарно мотался за
ними по городу.
Пройдя мимо них, как мимо пустого места – только
пальцем поманил – Мазур вошел в ее комнату. На столе стояла кинокамера, лежал
плоский переносной магнитофон, несколько блокнотов и целая россыпь
авторучек – они все же надеялись, что их не обманут, приготовились к
интервью...
