Вы могли уже заметить, что большинство из рассказанного мною
– слухи и сплетни. Кто-то увидел, кому-то рассказал, через десятые руки все
попало ко мне, и я вам пересказываю. Ну что же поделаешь, приходится
пользоваться всякими источниками, в том числе и не проверенными, если хочешь
быть в курсе событий. Просто нужно уметь выщелять крупицу истины из тонн лжи,
пустых сплетен и тех частых случаев, когда желаемое выдается за действительное.
Вам может показаться также, что я описываю человека, который больше похож на
легендарного персонажа, чем на мужчину из плоти и крови. Для нас, долгосрочных
заключенных, знавших Энди на протяжении многих лет, не только в рассказах о
нем, но и в самой его личности было что-то мифическое, некий неуловимый аромат
магии, если вы понимаете, о чем я говорю. Все, что я рассказывал об Энди,
сражающемся с Богсом Даймондом – часть этого мифа, и прочие события, связанные
с Энди, и как он получил свою новую работу.., но с одной существенной разницей:
я был свидетелем последнего происшествия, и я могу поклясться именем своей
матери, что все, что расскажу сейчас – правда. Понимаю, что слово убийцы вряд
ли имеет большую ценность, но вы уж мне поверьте.
К тому времени мы с Энди были уже довольно близки. Парень
относился ко мне с уважением, и явно предпочитал мое общество любому другому.
Да и я, как уже говорил, оценил его по достоинству с самого начала. Кстати,
забыл рассказать еще об одном эпизоде. Прошло пять недель с тех пор, как я
принес Риту Хейворт, и я уже забыл об этом в повседневной суете, и вот однажды
вечером Эрни принес мне небольшую коробочку.
– От Дюфресна, – произнес он, не выпуская щетки из рук, и
исчез.
Мне было чертовски интересно, что же там может быть, и я
разворачивал белый картон, которым оказалась забита коробка, с нетерпением. И
вот…
Я долгое время не мог оторвать глаз. Несколько минут я
просто смотрел, и мне казалось, что к ним невозможно притронуться, так хороши
были эти камешки. Все же в этом ублюдском мире, во всей этой мышиной возне и
суете, во всем этом навозе встречаются иногда поразительно красивые вещи,
радующие человеческий глаз, и беда многих в том, что они об этом забыли.
В коробке лежали два тщательно отполированных кусочка
кварца, имеющие форму плавников. Вкрапления пирита давали металлический
отблеск, и золотые вспышки играли на шлифованных гранях камней. Если бы они не
были достаточно тяжелыми, из них получились бы шикарные запонки.
Как много труда ушло на то, чтобы превратить грязные камни с
прогулочного двора в это чудо! Сперва отчистить их, затем придавать форму
молоточком, и наконец, бесконечная полировка и заключительная отделка. Глядя на
эти камешки, я испытывал нечто вроде восхищения родом человеческим – чувство,
посещающее меня очень редко и вполне понятное, когда вы смотрите на что-то
прекрасное, действительно приковывающее взгляд, сделанное человеческими руками.
Мне кажется, это и отличает нас от животных… Конечно, я восхищался Энди, его
необыкновенным упорством, еще одно проявление которого мне предстояло увидеть
собственными глазами. Но об этом речь впереди.
В мае 1950 года администрация тюрьмы решила подновить крышу
нашей фабрики. Лучше всего было делать это теперь, пока не наступила
убийственная летняя жара, и начался набор желающих. Их оказалось много, человек
семьдесят, потому что май – чертовски приятный месяц для работы на свежем
воздухе. Девять или десять бумажек с именами было вытащено из шапки, и
случилось так, что среди них оказалось мое имя и Энди.
На следующей неделе мы прошли через прогулочный двор после
завтрака с двумя охранниками впереди и двумя позади… не считая тех парней на
вышках, что не забывали окидывать взглядом все вокруг себя, благо бинокли у них
весьма неплохие.
Четверо несли большую лестницу, и ее прислонили к стене
низкого плоского строения, и забрались на крышу. Там мы начали заливать
поверхность расплавленным гудроном, выливая его полными черпаками и распределяя
жесткими щетками по поверхности.
Внизу сидели шесть охранников. Для них эта затея с крышей
обернулась великолепным недельным отпуском. Вместо того, чтобы вдыхать порошки
в прачечной или пылиться рядом с подметающими двор заключенными, короче говоря,
хоть как-то работать, они сидели на майском солнышке, облокотившись о низкий
парапет, и чесали языки.
На нас они смотрели вполглаза, потому что южная стена была
достаточно близко, бежать было некуда, а человек на крыше был прекрасной
мишенью, и в случае неверного движения заняло бы пару секунд прострелить любому
из нас череп. Итак, ребята сидели и расслаблялись, каждый из них был вполне
доволен собой, и не хватало лишь хорошего крепкого коктейля со льдом, чтобы
чувствовать себя хозяином мироздания.
Один из них был тип по имени Байрон Хедлей, и в 1950 году,
когда происходили все эти события, он находился в Шоушенке более долгое время,
чем даже я. Более долгое, чем два последних коменданта вместе взятые. Тот, кто
находился у власти в 1950 году, был урод по имени Джордж Дуней. Он был янки, и
все его терпеть не могли, кроме, наверное, тех людей, что назначили его на эту
должность. Я слышал, что в этой жизни его интересовали только три вещи.
Во-первых, статистика для книги, которая потом вышла в каком-то небольшом
издательстве, вероятно, за его счет. Во-вторых, какая команда выиграла
бейсбольный чемпионат в сентябре каждого года. И в-третьих, он добивался, чтобы
в Майне была принята смертная казнь. Джордж Дуней был большим сторонником
смертной казни. Он полетел с работы в 1953 году, когда вскрылись его махинации,
связанные с автосервисом в тюремном гараже. Он делился доходами с Байроном
Хедлеем и Гредом Стэмосом, но двое последних вышли сухими из воды. Никто не
сожалел, когда выгнали прежнего начальника, но назначение на его место Греда
Стэмоса было довольно неприятной новостью. Это был коротышка с крепкой нижней
челюстью, словно предназначенной для бульдожьей хватки, и холодными карими
глазами. Он все время усмехался, болезненно кривя лицо, будто хотел в сортир
или у него болела селезенка. Когда Стэмос пришел на пост коменданта, в Шоушенке
начали твориться такие зверства, о которых прежде не было слышно. И кажется,
хотя я не вполне уверен, что полдюжины могил для странным образом исчезнувших
людей, что стояли поперек дороги нового начальника, были вырыты в лесу, что
простирался к западу от тюрьмы. Конечно, и в прошлом коменданте не было ничего
хорошего, но Гред Стэмос был жестоким, убогим, а потому особо отвратительным
типом.
Он был добрым приятелем с Байроном Хендлеем. Как начальник,
Джордж Дуней был не более, чем пешкой в руках этих двоих, которые действительно
держали всю тюрьму.
Хендлей был высокий мужчина с неуклюжей ковыляющей походкой
и редкими рыжими волосами. Он легко загорал на солнце, всегда громко говорил, и
если вы недостаточно быстро подходили на его отклик, мог ткнуть вас как следует
рукоятью своего пистолета. В тот день, на крыше он разговаривал с другим
охранником по имени Мерт Энтвистл.
