Но она никогда не сможет узнать об этом. И Никита, стиснув зубы, будет тихо страдать дальше…
К Никите подошла Лиза. Та самая, с которой они когда-то сидели за одной партой. В восьмом классе их перераспределили. Но Лиза по-прежнему питала явную симпатию к Никите. Однако тому совершенно не нравилась неказистая конопатая девчонка со слегка раскосым взглядом. Что говорить – обычная история…
– Привет, – сказала Лиза. – А ты чего не в школе? Что-то на тебя это не похоже. Никогда не слышала, чтобы ты сачковал.
– А что я, лысый, что ли? – огрызнулся Никита. – Что я, не человек? Что я, двойку получить хоть раз в жизни не имею права?
– Имеешь-имеешь! – ничуть не обиделась Лиза и уселась на рубероид рядом. – Так спросила. Просто удивилась, что ты сюда пришел…
– Удивилась… – буркнул Никита и вдруг успокоился. – А почему ты сама не думаешь об учебе? Неужели не собираешься никуда поступать после школы?
Лиза посмотрела на Никиту как на безумца и прыснула со смеху:
– Ты чего? Я – поступать?! Чтобы весь район меня дурой считал?
– Извини, я не хотел тебя обидеть, – пробормотал Никита. – О, смотри, Жорж прыгать собрался! Пойдем посмотрим?
Толпа зрителей колыхалась у края крыши, угрожая невзначай столкнуть вниз самых смелых, сидевших на ее краю, свесив ноги в пропасть. Внизу слышались сигналы патрульных машин: жильцы уже успели вызвать милицию, чтобы та разогнала слишком уж шумную компанию наверху.
Поэтому Жорж торопился. Он еще раз проверил импровизированный трамплин из досок, положенных одним концом на угол бордюра, и отъехал подальше для разгона. Затем поднял над головой руки в обрубленных на пальцах перчатках и прокричал:
– У-ху!!!
Зрители разразились криками и свистом. Колонки взревели музыкой. Катя довольно призывно выгнулась и послала герою воздушный поцелуй.
Жорж улыбнулся, перебарывая сковывающий тело ужас, и налег на педали.
Он разгонялся быстрее и быстрее – как обычно, когда он совершал такой прыжок над родным и таким близким асфальтом. Подобных прыжков он совершил сотни. И только треть из них была неудачной.
Неудачной…
Скорость все возрастала, и пропорционально ей рос страх. И наконец, перед самым трамплином, спрятанный в глубинах души сосуд со страхом взорвался. Сила, словно испарившись, мгновенно ушла из ног. И в последний миг, когда надо было изо всех сил раскручивать колеса, Жорж пронесся по инерции.
Под восторженный многоголосый крик он описал дугу над лежащим далеко внизу двором и…
…врезался колесом в угол бордюра крыши соседнего дома.
Его вопль потонул в криках зрителей – вольных и невольных, включая тех, что наблюдали происходящее снизу. Некоторые бросились вон с крыши, на помощь. Другие – быстро уносили аппаратуру, третьи вообще стремились поскорее исчезнуть с места происшествия.
…Над телом смельчака, пытаясь привести того в чувство, склонились милиционеры – «скорая» еще не успела подъехать.
А сверху на него смотрела Катя. С сожалением и… разочарованием.
Увиденное не успело еще уложиться в сознании Никиты, как завибрировал телефон в кармане его джинсов.
Пришла эсэмэска: «Домой! Папа зовет».
Никита нахмурился и посерьезнел. Опять предстояла работа. И ощущение предстоящего снова наполнило жизнь смыслом, а душу – уверенностью и решимостью.
Он окинул взглядом тревожную суету вокруг и едва заметно улыбнулся.
Как все-таки мелки проблемы этого тесного мира!
Стас чувствовал, что смертельно устал. Последняя перебежка далась ему очень непросто. Все проводилось, как обычно, под покровом ночи. Но на этот раз последовал неожиданный приказ: спутать следы. Поэтому перебежка получилась двойная плюс одна ложная.
Поскольку оборудование приходилось таскать самому и притом быстро, руки теперь были содраны в кровь и дрожали, словно у закоренелого наркомана.
Хотелось задать себе вопрос: когда же это все кончится? Но вопрос этот был бесполезен, потому что имел очевидный ответ: не скоро. И винить в этом было некого.
Стас полулежал на складном стуле и тупо пялился в монитор, по которому, словно амеба, металась безмозглая заставка скринсейвера.
Скрипнула дверь. В помещение ввалились две фигуры в кожаных куртках и джинсах. Фигуры казались совершенно одинаковыми, так как венчались похожими, крепкими, коротко стриженными затылками.
– Здравствуйте, – машинально сказал Стас, продолжая, однако, сидеть в своем кресле.
Вошедшие не ответили. Они вообще не страдали излишней болтливостью. Впрочем, в круг их обязанностей не входило развлекать сотрудников разговорами. Они просто доставляли Стасу работу.
Натужно отдуваясь, они довольно небрежно бросили на пол большой бумажный мешок с надписью «Цемент». После чего один из вошедших щелкнул неприятного вида перочинным ножом и аккуратно вскрыл мешок.
Цемента в мешке не оказалось. Стас не был строителем, и для работы ему не требовались стройматериалы. Он работал с людьми.
Поэтому он с интересом наблюдал, как из мешка извлекают бесчувственное тело с заклеенными скотчем ртом и глазами. В организации, которую представляли принесшие его ребята, умели отключать на нужное время даже самых крепких парней, но в то же время в случае необходимости могли разговорить и покойника.
Тело утащили в изолятор. Скоро на него придет и конкретное задание. Не имело смысла даже гадать, какие вопросы встанут перед Стасом и его группой.
Офис Управления интеллектуальной безопасности, или попросту Конторы, был самой секретной игрушкой государства. Начать с того, что его вообще не существовало на бумаге. Все положения и инструкции по нему носили исключительно электронный и устный характер.
Более того – у офиса не было собственного помещения. Контора постоянно кочевала по «конспиративным квартирам», точнее, по зданиям, подвалам, складам и баракам. Это было вызвано совершенной незащищенностью информации против нового врага. Враг этот был страшнее вируса СПИДа и грозил государству самыми непоправимыми разрушениями.
Имя врагу было – глупость.
Уже давно стало ясно, как день, что благосостояние и безопасность нации определяются не столько пушками и ракетами, сколько интеллектуальной мощью. Власть это прекрасно понимала и не жалела средств на воспитание интеллектуальной элиты. Но ту мало было просто вырастить и обучить – наступало время, и «умники» тоже начинали понимать собственную цену и принимались крутить носом. Одно время еще можно было держать их в «шарашках» и заставлять горбатиться, что называется, «за идею». Но те времена ушли безвозвратно. И ученые потянулись прочь из родимого гнезда – в поисках лучшей доли.
И интеллект страны начал неуклонно ослабевать.
Нужно было принимать какие-то меры. Правительство лихорадочно искало способы оставить свое «умное золото» на родине. Оно повышало зарплаты, раздавало квартиры, организовывало заманчивые проекты. Но…
