Очень легко – может быть, слишком легко – делать посвящение
мертвецам. Эта книга посвящается шести великим писателям ужасов, которые еще
живы:
Роберт Блох
Хорхе Луис Борхес
Рэй Брэдбери
Фрэнк Белкнап Лонг
Дональд Уондри
Мэнли Уэйд Уэллман
Входи, путник, на свой страх и риск: здесь водятся тигры
– Какой самый отвратительный поступок вы совершили ?
– Этого я вам не скажу, но могу рассказать о самом
отвратительном из всего, что случалось со мной… О самом ужасном…
Питер Страуб. “История с привидениями"
Нас ждет вечеринка, но нужно миновать стражу снаружи…
Эдци Кохрен. “Заходите все"
Пролог
Книга, которую вы держите в руках, возникла благодаря
телефонному звонку в ноябре 1978 года. В то время я преподавал литературное
мастерство и вел несколько курсов в Мэнском университете в Ороно, а в свободное
время доделывал черновой вариант романа “Воспламеняющая взглядом” – к
настоящему времени он уже опубликован. Мне позвонил Билл Томпсон, который в
1974 – 1978 годах издал мои первые пять книг: “Кэрри”, “Жребий”, “Сияние”,
“Ночная смена” и “Противостояние”. Но, что гораздо важнее, Билл Томпсон, бывший
в ту пору редактором в “Даблдэй”, оказался первым человеком, связанным с
издательскими кругами Нью-Йорка, который с интересом прочел мои ранние, еще не
опубликованные, произведения. Он явился для меня тем самым важнейшим первым
контактом, которого начинающие авторы ждут, на который надеются – и который так
редко находят.
После “Противостояния” наши пути с “Даблдэй” разошлись, ушел
оттуда и Томпсон – он стал старшим редактором в “Эверест Хаус”. За годы нашего
сотрудничества мы сделались не только коллегами, но и друзьями, поэтому не
теряли друг друга из виду, время от времени обедали вместе.., ну и выпивали.
Лучшая попойка случилась у нас во время бейсбольного матча всех звезд в июле
1978 года: мы смотрели его на большом телеэкране поверх рядов пивных кружек в
каком-то нью-йоркском баре. Над прилавком висело объявление “Счастливые часы
для ранних пташек с 8 до 10 утра, в это время вдвое дешевле”. Когда я спросил у
бармена, что за люди приходят с восьми до десяти утра, чтобы выпить “коллинз” с
ромом или джин, он злобно посмотрел на меня, вытер руки о фартук и ответил:
“Парни из колледжа.., такие, как ты”.
И вот в этот ноябрьский вечер, вскоре после Хэллоуина, Билл
позвонил мне и сказал: “Слушай, а почему бы тебе не написать книгу о феномене
жанра ужасов, как ты его себе представляешь? Романы, кинофильмы, радио,
телевидение – все в целом. Если хочешь, поработаем вместе”.
Предложение показалось мне одновременно заманчивым и
пугающим. Заманчивым потому, что время от времени меня спрашивали, что
заставляет меня об этом писать, а людей – читать и ходить в кино. Парадокс:
люди платят деньги за то, чтобы чувствовать себя некомфортно. Я разговаривал на
эту тему со многими своими студентами и написал немало слов (включая довольно
длинное предисловие к моему собственному сборнику рассказов “Ночная смена”), и
мысль о том, чтобы вынести наконец Окончательный Вердикт, привлекала меня. Я
подумал, что потом запросто смогу уходить от надоевших вопросов, просто сказав:
“Если хотите знать мое мнение о жанре ужасов, прочтите книгу, которую я написал
на эту тему. Это мой Окончательный Вердикт по делу об ужасах”.
Пугало же меня это предложение тем, что мне уже виделась
работа, растягивающаяся на годы, десятилетия, столетия. Если начать с Гренделя
[1]
и его матери, то даже в виде сжатого приложения к “Ридерз дайджест” мой
труд занял бы четыре солидных тома.
Но Билл возразил, что можно ограничиться последними тремя
десятилетиями, сделав лишь несколько отступлений к основам жанра. Я обещал
подумать и принялся думать. Думал я долго и напряженно. Раньше мне не
приходилось писать нехудожественные книги, и это меня тоже пугало. Внушала
страх и мысль о необходимости говорить правду. Художественная литература – это,
что ни говори, нагромождение одной лжи на другую.., поэтому, кстати, пуритане
никогда не могли с ней смириться. Если вы сочиняете и чувствуете, что застряли,
всегда можно придумать что-то другое или вернуться на несколько страниц и
что-нибудь изменить. А вот с нехудожественной книгой приходится утомительно
проверять все факты, следить, чтобы не было ошибок в датах, чтобы все фамилии
были написаны верно.., а хуже всего, что это означает “выставляться".
Романист, в конце концов, скрыт от читателей; в отличие от музыканта или актера
он может пройти по улицам, и никто его не узнает. Созданные им Панч и Джуди
[2]
выступают на сцене, а сам он остается невидимкой. Но тот, кто отходит от
вымысла, становится слишком заметен.
И все же идея казалась весьма привлекательной. Я начинал
понимать, что чувствуют чудаки в Гайд-парке (“чокнутые”, как называют их наши
британские братья), взгромождаясь на фанерные ящики. Мне уже виделись сотни
страниц, на которых я смогу изложить свои излюбленные гипотезы: “И мне еще за
это заплатят!” – воскликнул он, потирая ладони и безумно хихикая”. Я представлял
себе курс, который буду читать в следующем семестре. Назову его “Особенности
литературы о сверхъестественном”. Но больше всего меня радовала возможность
поговорить о жанре, который люблю. Мало кто из авторов модных книг ее получает.
Что касается курса “Особенности литературы о
сверхъестественном”… В тот ноябрьский вечер, когда позвонил Билл, я сидел на
кухне и, попивая пиво, прикидывал его программу; а вслух говорил жене, что
скоро мне предстоит вести длинные разговоры с множеством людей о предмете, в
котором я прежде находил свой путь на ощупь, словно слепой. Хотя многие из тех
книг и фильмов, о которых пойдет речь в этой книге, сейчас изучают в
университетах, я составлял свое мнение совершенно самостоятельно, и никакие
учебники не направляли ход моих мыслей. Похоже, вскоре мне предстоит впервые
узнать истинную цену своих суждений.
Эта фраза может показаться странной. Но ниже я сформулирую
положение о том, что никто не может быть уверен в своих мыслях по тому или
иному поводу, пока не запишет их на бумаге; кроме того, я считаю, что мы вообще
плохо представляем себе, что думаем, пока не изложим свои рассуждения перед
другими, по крайней мере не менее разумными, людьми, чем мы сами. Поэтому
перспектива оказаться за кафедрой в университетской аудитории меня беспокоила,
и я слишком много переживал по этому поводу во время во всех остальных
отношениях замечательного отпуска на Сент-Томасе
[3]
, когда размышлял о роли
смешного в “Дракуле” Стокера и об элементах паранойи в “Похитителях тел” Джека
Финнея.
