А вот абзац, в котором все кажется верным:
«Свисток этого паровоза вобрал в себя все стенания из других
ночей, других дремлющих лет, вой осененных лунными грезами псов, леденящее
кровь дыхание рек сквозь январские ставни, рыдание тысяч пожарных сирен, хуже
того! – последние клочья дыхания, протест миллиарда мертвых или умирающих
людей, не желающих смерти, их стоны, их вздохи, разлетающиеся над землей!»
Вот это свисток паровоза, парни! Это я понимаю! Яснее, чем
любая другая книга, о которых здесь шла речь, “Что-то страшное грядет” отражает
различие между жизнью аполлониевой и дионисиевой. Ярмарка Брэдбери, которая
пробирается в городок и разбивает тент на лугу в три часа утра (фицджеральдова
темная ночь души, если хотите), – это символ всего ненормального,
мутировавшего, чудовищного.., дионисиева. Я часто думал, не объясняется ли
привлекательность мифа о вампире для детей тем простым фактом, что вампиры спят
днем, а бодрствуют ночью (вампирам никогда не приходится пропускать ночные
фильмы о чудовищах из-за того, что завтра идти в школу). Точно так же нам ясно,
что привлекательность ярмарки для Джима и Вилла (конечно, Вилл тоже испытывает
на себе ее притяжение, хотя и не так сильно, как Джим; даже отец Вилла не
остается равнодушен к этой смертоносной песне сирен) отчасти объясняется тем,
что в ней нет определенного времени сна, нет правил и расписаний, нет скучной
повседневной жизни маленького городка, нет “ешь свое брокколи и думай о людях,
умирающих в Китае с голода”, нет школы. Ярмарка – это хаос, это территория
табу, которая волшебным образом стала подвижной, перемещается с места на место
и даже из времени во время со своей труппой уродцев и чарующими аттракционами.
Мальчики (и Джим, конечно) представляют ей прямую
противоположность. Они нормальны, не мутанты, не чудовища. Они живут по
правилам освещенного солнцем мира – Вилл добровольно, Джим с нетерпением. И
именно поэтому они нужны ярмарке. Суть зла, говорит Брэдбери, в стремлении
извратить тот тонкий переход от невинности к опыту, который должны проделать
все дети. В мире фантастики Брэдбери – мире жесткой морали – уроды, населяющие
ярмарку, внешне приняли облик своих внутренних пороков. Мистер Кугер, проживший
тысячи лет, платит за свою темную упадочническую жизнь тем, что превращается в
тварь еще более древнюю, такую древнюю, что мы не можем даже себе этого
представить, и жизнь в нем поддерживает постоянный приток электричества.
Человеческий скелет платит за скупость чувств; толстая женщина – за физическое
и эмоциональное обжорство; ведьма Пылюга – за вмешательство своими сплетнями в
жизнь других. Ярмарка сделала с ними то, что делал со своими жертвами могильщик
из раннего рассказа Брэдбери.
С аполлониевой стороны книга приглашает нас вспомнить и
пересмотреть факты и мифы нашего собственного детства, в особенности тех, чье
детство прошло в маленьком американском городке. В почти поэтическом стиле,
который здесь очень уместен, Брэдбери рассматривает тревоги детства и приходит
к выводу, что только дети достаточно вооружены, чтобы справиться с детскими
мифами, ужасами и увлечениями. В рассказе середины 50-х годов “Площадка для
игр” взрослый мужчина волшебным образом возвращается в детство и оказывается в
мире безумного ужаса, но это всего лишь угол игровой площадки с песочницами и
горкой.
В “Что-то страшное грядет” Брэдбери переплетает мотив детства
в маленьком американском городке с большинством идей новой американской готики,
о которых мы уже в какой-то степени говорили. Вилл и Джим в целом – нормальные
дети, в них преобладает аполлониево начало, они легко проходят сквозь детство и
привыкли смотреть на мир с высоты своего небольшого роста. Но когда в детство
возвращается их учительница мисс Фоули – первая гринтаунская жертва ярмарки, –
она оказывается в мире однообразного бесконечного ужаса, ужаса, который почти
ничем не отличается от испытанного героем “Площадки для игр”. Мальчики находят
мисс Фоули – или то, что от нее осталось – под деревом.
".., и здесь, пряча лицо в ладонях, сидела, съежившись,
маленькая девочка, рыдая так, словно город исчез, а его жители вместе с нею
затерялись в страшном лесу.
Тут и Джим наконец приблизился, остановился на краю тени и
сказал:
– Кто это?
– Не знаю. – Но глаза Вилла начали наполняться слезами, как
если бы в глубине души он уже догадался.
– Постой, это не Дженни Холдридж?..
– Нет.
– Джейн Фрэнклин?
– Нет. – Как будто в рот ему прыснули новокаином, язык еле
шевелился между онемевшими губами. – Нет…
Девочка продолжала плакать, чувствуя, что они рядом, но еще
не поднимая взгляда.
– я.., я.., помогите мне.., никто не хочет помочь.., мне так
плохо…"
На “притяжение ярмарки”, которым сопровождался этот злой
трюк, могут сослаться и Нарцисс, и Элеанор Вэнс: мисс Фоули заблудилась в
зеркальном лабиринте, плененная собственным отражением. Из-под нее выдернули
сорок или пятьдесят лет, и она рухнула в детство.., именно туда, как ей
казалось, она хочет попасть. Но она не подумала о безымянной маленькой девочке,
плачущей под деревом.
Джим и Вилл избегают такой участи – с большим трудом – и
даже умудряются спасти мисс Фоули из ее первого путешествия по зеркальному
лабиринту. Можно предположить, что не лабиринт, а карусель виновна в этом
переносе во времени: зеркало показывает время жизни, в которое вам хочется
вернуться, а осуществляет перенос карусель. Каждый раз, когда вы делаете круг вперед,
вам добавляется год, а с каждым кругом назад ваш возраст на год уменьшается.
Карусель – интересная и эффективная метафора, придуманная Брэдбери для
обозначения всего течения жизни, и то, что это течение, которое у нас
ассоциируется с самыми солнечными воспоминаниями детства, писатель делает
мрачным, чтобы оно соответствовало всему сумрачному мотиву ярмарки, рождает
тревожные мысли. Когда мы в таком свете видим веселую карусель с пляшущими
лошадками, нам приходит в голову, что если сравнить ход жизни с кругами
карусели, тогда ничего нового каждый круг не приносит, вращение в основном
повторяется; и, может быть, это заставит нас вспомнить, каким коротким и
эфемерным является это кружение; а многим из нас придет на ум медное кольцо,
которое мы все безуспешно пытались поймать, но которое сознательно, мучительно
не дается нам в руки.
В терминах новой американской готики зеркальный лабиринт –
это ловушка, место, где слишком внимательное изучение себя, слишком мрачная
интроспекция заставляют мисс Фоули перейти границы нормы. В мире Брэдбери – в
мире “Кугера и Мрака – Представления Демонических Теней” – выбора нет;
захваченные зеркалом Нарцисса, вы попадаете на опасную карусель и несетесь
назад, в непригодное для жизни прошлое, или вперед, в столь же непригодное для
жизни будущее. Ширли Джексон использует эти особенности новой американской
готики, чтобы рассмотреть характер под крайним психологическим, а может быть, и
оккультным давлением; Питер Страуб с их помощью исследует влияние злого
прошлого на настоящее; Энн Ривер Сиддонс они помогают проанализировать
социальный кодекс и социальное давление; Брэдбери использует их, чтобы вынести
моральное суждение. Описывая ужас и горе мисс Фоули, попавшей в детство, куда
она так стремилась, он приглушает липко-сладкую романтику, которая могла бы
уничтожить его рассказ.., и я считаю, что это приглушение только усиливает
вынесенный им моральный приговор. Вопреки воображению, которое часто не
поднимает нас, а топит, Брэдбери умудряется сохранить ясность зрения.
