Наступило короткое молчание. Затем чиновник сказал:
“Недостаточно грандиозно. Ребята, разве я не сказал, что нужно придумать что-то
грандиозное?” В ответ Эллисон сделал жест, как будто бьет этого парня, и ушел.
А вот рассказ самого Эллисона о том, как все происходило. “Парамаунт” уже
довольно долго пытался начать работу над фильмом “Звездный путь”. Родденберри
требовал, чтобы его имя было указано в числе авторов сценария Беда в том, что
он не умеет писать. Его собственная идея, шесть или семь раз использовавшаяся в
сериале, а потом еще и в фильме, заключалась в том, что экипаж “Энтерпрайз”
находит в глубоком космосе Бога, и Бог оказывается безумцем, или ребенком, или
и тем и другим. Меня дважды приглашали для обсуждения сюжета. Доили и других
писателей. “Парамаунт” никак не мог принять решение и даже несколько раз
пытался отстранить Джина от проекта, пока тот не воспользовался услугами
адвокатов Потом в “Парамаунт” снова сменилась дворцовая стража, из Эй-би-си
явились Диллер и Айснер и привели с собой толпу приятелей. Одним из этих
приятелей был бывший установщик декораций по имени Марк Трабулус.
Родденберри предложил мне написать сценарий фильма совместно
с этим Трабулусом, последним.., из всех невежественных неудачников, которым
“Парамаунт” поручал делать картину. Я обсудил сюжет с Джином. Он мне сказал,
что требуется грандиозный сюжет и все, что ни предлагается, кажется
недостаточно грандиозным. Я придумал сюжет. Джину он понравился, и Джин
назначил встречу с Трабулусом на 11 декабря 1975 года. Встречу отменили но
наконец мы все же сошлись – 15 декабря. Джин (Родденберри), Трабулус и я
встретились в кабинете Джина на студии “Парамаунт”.
Я рассказал им сюжет. В нем говорилось о полете к границам
известной вселенной и возвращении во времени в плейстоценовый период, когда
впервые появляется человек. Я предложил параллельное развитие рептилий, которые
могли бы стать господствующим видом на Земле, если бы не победили
млекопитающие. Предложил чуждый разум из далекой галактики, где змеи
действительно стали господствующим видом; и вот разумная змея прилетает на
Землю в будущее “Звездного пути” и видит, что ее соплеменники уничтожены; она
возвращается в далекое прошлое Земли, чтобы исказить временной поток и дать
возможность пресмыкающимся победить млекопитающих. “Энтерпрайз” летит в
прошлое, чтобы восстановить правильный ход времени, находит пришельца-змею, и
тут перед человеческим экипажем встает дилемма: имеет ли он право уничтожить
целый вид, чтобы обеспечить собственное господство в настоящем и будущем?
Короче говоря, в сюжете переплетаются время и пространство, этика и мораль.
Трабулус все это выслушал и несколько минут сидел молча.
Потом сказал:
– Знаете, я тут прочел книгу Ван Деникена. Этот парень
доказал, что у майя был точно такой же календарь, как у нас, так что они
непременно происходят от пришельцев Можно ли поместить в фильм несколько майя?
Я посмотрел на Джина, Джин посмотрел на меня, я посмотрел на
Трабулуса и сказал:
– В то далекое время никаких майя не было. А он ответил:
– Ну кому об этом известно? Я сказал:
– Мне известно. Это глупое предложение. Трабулус очень
рассердился, сказал, что ему нравятся майя и если я хочу работать над картиной,
то должен придумать, как их туда запихнуть. Тогда я сказал:
– Я писатель, а вот кто вы такой, я не знаю! Встал и вышел.
Тем и окончилось мое участие в фильме “Звездный путь”. У все мы, прочие
смертные, мы, не умеющие произнести нужные слова в нужное время, можем только
воскликнуть:
– Ты прав, Харлан! – Примеч. автора.
В то же самое время он писал три сценария для трех разных
телесериалов и получил за них – беспрецедентный случай – три премии Гильдии
писателей Америки за лучший телесценарий и вел ожесточенную войну, своего рода
творческую герилью, с другими телепродюсерами, которые, как он считал, унижают
его творчество и само телевидение (“превращают в какую-то кухню”, по
собственным словам Эллисона). В тех случаях, когда он считал, что в сценарии
слишком мало осталось от него самого, и не хотел, чтобы его имя появлялось в
титрах, он использовал псевдоним Кордвайнер Берд – имя, которое возникает в
“Странном вине” (Strange Wine) и в “Нью-йоркском обозрении птиц” – в
необыкновенно забавном рассказе, который можно назвать “Седьмое посещение
Чикаго Брентано”.
Древнеанглийское слово “кордвайнер” означает “сапожник”,
“обувщик”; таким образом буквальное значение псевдонима, который Эллисон
использует в тех случаях, когда считает, что его сценарии безнадежно искажены,
– “тот, кто делает обувь для птиц”. Я полагаю, что это неплохая метафора всякой
работы для телевидения и очень хорошо раскрывает степень полезности этой
работы.
Однако цель этой книги не в том, чтобы преимущественно
говорить о людях, и о литературе ужасов не должна рассказывать о личностях
писателей; такую функцию выполняет журнал “Пипл” (который мой младший сын, с
необыкновенной критической проницательностью, упорно называет “Пимпл”
[273]
). Но в случае с Эллисоном личность писателя и его творчество так тесно
переплетаются, что невозможно рассматривать их в отрыве друг от друга.
Я хотел бы поговорить о сборнике рассказов Эллисона
“Странное вино” (1978). Но каждый сборник Эллисона, кажется, основан на
предыдущих сборниках, каждый – это своего рода отчет внешнему миру на тему “Вот
где Харлан сейчас”. Поэтому необходимо эту книгу рассматривать в более личном
отношении. Эллисон требует этого от себя, что не имеет особого значения, но
того же требуют его произведения.., а это уже важно.
Фантастика Эллисона всегда была и остается нервным клубком
противоречий. Сам он не считает себя романистом, но тем не менее написал по
крайней мере два романа, и один из них – “В стиле рок” (Rockabilly) (позже
переименованный в “Паучий поцелуй” (Spider Kiss)) – входит в первую тройку
романов о людоедском мире музыки рок-н-ролла. Он не считает себя фантастом,
однако почти все его произведения – фантастика. Например, в “Странном вине” мы
встречаем писателя, за которого пишут гремлины, так как сам герой исписался;
встречаем хорошего еврейского мальчика, которого преследует умершая мать
(“Мама, почему ты не уходишь из моего ранца?” – в отчаянии спрашивает Лэнс,
хороший еврейский мальчик. “Я видела, как ты вчера вечером играл сам с собой”,
– печально отвечает тень матери).
В предисловии к самому страшному рассказу сборника “Кроатоан”
(Croaloan) Эллисон утверждает, что он сторонник свободного выбора по отношению
к абортам, точно так же как в своих произведениях и эссе на протяжении двадцати
лет называет себя либералом и сторонником свободы мысли
[274]
, но
“Кроатоан”, как и почти все рассказы Эллисона, проникнут такой же строгой
моралью, как слова ветхозаветных пророков. В этих превосходных рассказах ужаса
мы видим то же, что в “Байках из склепа” и “Склепе “ ужаса”: в кульминации
грехи героя, как правило, обращаются против него самого.., только у Эллисона
это усилено в десятой степени. Но одновременно с тем произведения Эллисона
пронизаны острой иронией, и поэтому наше ощущение того, что правосудие
свершилось и равновесие восстановлено, слегка ослаблено. В рассказах Эллисона
нет победителей или побежденных. Иногда там есть выжившие. Иногда выживших нет.
