И все-таки.., все-таки.., каким-то образом это спотыкающееся
существо способно танцевать рок-н-ролл, значит, оно не может быть таким уж
плохим, верно? Мы встретились с чудовищем, и, как говорит Питер Страуб в своей
“Истории с привидениями”, оказалось, что оно – это мы сами.
Ниже мы еще вернемся к чудовищности, и надеюсь, это будут
более глубокие умозаключения, чем те, что можно добыть из руды
“Подростка-оборотня” и “Подростка-Франкенштейна”, но сейчас для меня было важно
показать, что даже на простейшем уровне истории о Крюке добиваются многого,
причем не рассчитывая на это. В них присутствует аллегория, и они позволяют
пережить катарсис, но лишь потому, что создатель этих произведений – прежде
всего агент нормы. Это справедливо в отношении физического ужаса, но кроме
того, как мы еще убедимся, справедливо и в отношении произведений более
артистического характера, хотя, обратившись к мистическим свойствам ужаса и
страха, мы, разумеется, найдем куда более тревожные и поразительные ассоциации.
Но чтобы достичь этой точки, мы должны, по крайней мере на время, отложить
фильмы и перейти к обсуждению трех романов, которые составляют основу
большинства современных произведений жанра ужасов.
Глава 3
Истории таро
1
Одна из самых распространенных тем в фантастике –
бессмертие. “Бессмертное существо” – основной герой произведений от “Беовульфа”
до рассказов По о Вальдемаре и искусственном сердце и далее до книг Лавкрафта
(таких, например, как “Прохладный воздух”), Блетти и даже, спаси нас Господь,
Джона Сола
[45]
.
Три романа, о которых пойдет речь в этой главе, по-видимому,
действительно постигли бессмертие, и невозможно достаточно полно и глубоко
анализировать произведения ужасов 1950 – 1980 годов, не касаясь при этом их.
Все три как бы выходят за круг признанной английской “классики”, и, возможно,
не без причины. “История доктора Джекила и мистера Хайда” была написана в
лихорадочной спешке за три дня. Повесть привела жену Стивенсона в такой ужас,
что тот бросил рукопись в камин.., а потом написал снова, и опять за три дня.
“Дракула” – откровенная мелодрама, втиснутая в рамки эпистолярного романа, –
форма, испускавшая предсмертные вздохи еще за двадцать лет до того, как Уилки
Коллинз сочинял свои последние, полные тайн и напряжения романы.
“Франкенштейн”, самый известный из трех, написан девятнадцатилетней девушкой, и
хотя в художественном смысле он сильнее остальных двух, читают его меньше
остальных, да и автору уже никогда потом не удавалось писать так быстро, так
хорошо, так успешно.., и так дерзко.
С точки зрения нелюбезного критика все три романа выглядят
как обычные популярные книжки своего времени, мало чем отличающиеся от других –
“Монаха” М.Г. Льюиса, например, или “Армадейла” Коллинза – книг, забытых всеми,
кроме исследователей готического романа. Время от времени они рекомендуют их
своим студентам; те берутся за них с большой осторожностью.., а затем
проглатывают залпом.
И все же эти три романа – нечто особенное. Они образуют
фундамент того небоскреба книг и фильмов – этой готики двадцатого столетия,
которая известна как “современный жанр ужасов”. Больше того, в центре каждого
из них находится (или таится) чудовище, принадлежащее к той структуре, которую
Берт Хетлен
[46]
назвал “бассейном мифов”; в этот бассейн художественной
литературы погружены мы все, даже те, кто не читает книг и не ходит в кино.
Словно в колоде карт Таро, там есть яркие представители зла, его символы:
Вампир, Оборотень и Безымянная Тварь.
Один из величайших романов о сверхъестественном, а именно
“Поворот винта” (The Turn of the Screw), Генри Джеймса исключен из колоды Таро,
хотя он сделал бы этот ряд полным, добавив в него наиболее известную
сверхъестественную фигуру – Призрака. Я исключил этот роман по двум причинам:
во-первых, потому что “Поворот винта”, несмотря на его элегантную стилистику и
выверенный психологизм, оказал очень слабое влияние на мейнстрим американской
массовой культуры. В качестве архетипа скорее можно было бы взять Каспера,
дружелюбное привидение. Во-вторых, Призрак – тот архетип, чья область бытования
(в отличие от чудовища Франкенштейна, графа Дракулы и Эдварда Хайда) слишком
обширна, чтобы быть представленной одним-единственным романом, каким бы великим
этот роман ни был. Архетип Призрака – это в конечном счете океан литературы о
сверхъестественном, и хотя в свое время мы заведем о нем разговор, эта беседа
не будет ограничиваться одной книгой.
Все эти книги (и “Поворот винта” тоже) объединяет одно:
каждая из них имеет дело с самыми глубинными основами ужаса, с тайнами, которые
лучше не раскрывать, и словами, которые лучше не произносить. И все же
Стивенсон, Шелли и Стокер (а также Джеймс) обещают нам раскрыть эти тайны. Они
достигают этого с разной степенью воздействия и успеха.., но ни о ком нельзя
сказать, что он потерпел неудачу. Может быть, оттого эти романы и кажутся полными
жизни. Во всяком случае, они существуют, и, по-моему, нельзя написать такую
книгу, как эта, не обратившись к ним. Это корни. Вы можете знать, а можете и не
знать, что ваш дед любил вечером после ужина посидеть на веранде и выкурить
трубку, но знать, что он эмигрировал из Польши в 1888 году, приехал в Нью-Йорк
и участвовал в строительстве подземки, вы просто обязаны. Кроме всего прочего,
вы с другим чувством будете заходить в метро. Точно так же трудно понять
Кристофера Ли в образе Дракулы, не зная, что написал о Дракуле рыжеволосый
ирландец Абрахам Стокер.
Итак.., немного о корнях.
2
Даже по Библии не снято столько фильмов, как по
“Франкенштейну”. Для примера можно назвать хотя бы “Франкенштейн”
(Frankenstein), “Невеста Франкенштейна” (The Bride of Frankenstein),
“Франкенштейн и человек-волк” (Frankenstein Meets the Wolf-Man), “Месть Франкенштейна”
(The Revenge of Frankenstein), “Блекенштейн” (Blackenstein), “Франкенштейн
1970” (Frankenstein 1970). В свете этого пересказывать сюжет представляется
излишним, но, как я уже говорил, “Франкенштейн” сейчас читают нечасто.
Миллионам американцев известно это имя (хота, конечно, не так хорошо, как имя
Рональда Макдональда; вот уж поистине культовая фигура), но большинству даже
невдомек, что Франкенштейн – это имя создателя чудовища, а не самого чудовища;
и этот факт служит еще одним доказательством, что книга стала частью
американского бассейна мифов, а не чужда ему. Это все равно что сказать, будто
Билли Кид (знаменитый главарь банды из Калифорнии. О нем созданы десятки
вестернов) на самом деле был неженкой из Нью-Йорка, носил котелок, болел сифилисом
и, вероятно, большинство своих жертв убил выстрелом в спину. Людей интересуют
такие факты, но они инстинктивно чувствуют, что сейчас это не важно – если
вообще было когда-то важно. Есть одна особенность, делающая искусство силой, с
которой приходится считаться даже тем, кто об искусстве не думает, – это та
систематичность, с какой миф поглощает правду.., и при этом не страдает ни
отрыжкой, ни несварением желудка.
