Роман Мэри Шелли – это медлительная и многословная
мелодрама; тема проложена крупными, продуманными, но грубыми мазками.
Повествование разворачивается так, как приводил бы свои аргументы в споре
умный, но наивный студент. В отличие от основанных на нем фильмов в романе сцен
насилия почти нет, и в отличие от бессловесного чудовища времен “Юниверсал”
(“Карлофф-фильмы”, как очаровательно называет их Форри Экермай) существо Шелли
изъясняется высокопарными и правильными фразами пэра в палате лордов или
Уильяма Ф. Бакли, вежливо спорящего с Диком Каветтом в телевизионном ток-шоу
[47]
. Это разумное существо в отличие от подавляющего даже физически
чудовища Карлоффа, со скошенным лбом и маленькими, глубоко посаженными
глуповато-хитрыми глазками; и во всей книге нет ничего столь же страшного, как
слова, которые Карлофф произносит тусклым, мертвенным, дрожащим тенором: “Да..,
мертвая.., я люблю.., мертвых”.
Роман Мэри Шелли имеет подзаголовок “Современный Прометей”,
и Прометеем тут является Виктор Франкенштейн. Он оставил родной дом ради
университета в Ингольштадте (мы уже слышим скрип оселка – Мэри Шелли точит один
из излюбленных топоров этого жанра: Есть Вещи, Которые Людям Не Следует Знать),
где и свихнулся – и очень опасно – на идеях гальванизма и алхимии. Неизбежным
результатом, естественно, становится создание чудовища; для этой цели используется
больше частей, чем можно насчитать в автомобильном каталоге Уитни. Франкенштейн
создает своего монстра в едином порыве лихорадочной деятельности, и в этой
сцене проза Шелли достигает наибольших высот.
О вскрытии могил, необходимом для достижения цели:
"Как рассказать об ужасах этих ночных бдений, когда я
рылся в могильной плесени или терзал живых тварей ради оживления мертвой
материи? Сейчас при воспоминании об этом я дрожу всем телом… Я собирал кости в
склепах; я кощунственной рукой вторгался в сокровеннейшие уголки человеческого
тела.., иные подробности этой работы внушали мне такой ужас, что глаза мои едва
не вылезали из орбит”
[48]
.
О сне, который приснился создателю после завершения
эксперимента:
"Я увидел во сне кошмар: прекрасная и цветущая Элизабет
шла по улице Ингольштадта. Я в восхищении обнял ее, но едва успел запечатлеть
поцелуй на ее устах, как они помертвели, черты ее изменились, и вот я держу в
объятиях труп моей матери; тело ее окутано саваном, и в его складках копошатся
могильные черви. Я в ужасе проснулся; на лбу у меня выступил холодный пот, зубы
стучали, а все тело свела судорога; и тут в мутном желтом свете луны,
пробивавшемся сквозь ставни, я увидел гнусного урода, сотворенного мной. Он
приподнял полог кровати; глаза его, если можно назвать их глазами, были
устремлены на меня. Челюсти его двигались, и он издавал непонятные звуки,
растягивая рот в улыбку”.
На этот кошмар Виктор реагирует, как любой нормальный
человек: с криком убегает в ночь. С этой минуты повествование превращается в
шекспировскую трагедию, и ее классическая цельность нарушается лишь сомнением
миссис Шелли, в чем же роковая ошибка: в дерзости Виктора (возомнившего себя
Творцом) или в его отказе принять на себя ответственность за свое создание,
после того как вдохнул в него искру жизни.
Чудовище начинает мстить своему создателю и убивает его
младшего брата Уильяма. Кстати, читателю не слишком жалко Уильяма: когда
чудовище пытается с ним подружиться, мальчик отвечает: “Отвратительное
чудовище! Пусти меня! Мой папа – судья! Его зовут Франкенштейн. Он тебя
накажет. Ты не смеешь меня держать”. Эта обычная реакция ребенка из богатой
семьи оказывается последней в его жизни: услышав из уст мальчика имя своего
создателя, чудовище ломает ему хрупкую шею.
В убийстве обвиняют ни в чем не повинную служанку
Франкенштейнов Жюстину Мориц и приговаривают ее к повешению – и бремя вины
несчастного Франкенштейна удваивается. Не выдержав, чудовище приходит к своему
создателю и рассказывает свою историю
[49]
. В заключение он говорит, что
хочет подругу. Он обещает Франкенштейну, что если его желание будет исполнено,
он заберет свою женщину и они вдвоем будут жить в какой-нибудь далекой пустыне
(предполагается Южная Америка, так как Нью-Джерси в те времена еще не
изобрели), вдали от людей. А в качестве альтернативы чудовище грозит царством
ужаса. Он подтверждает вечную истину “лучше творить зло, чем ничего не делать”,
сказав: “Я отомщу за свои обиды. Раз мне не дано вселять любовь, я буду
вызывать страх; и прежде всего на тебя – моего заклятого врага, моего
создателя, я клянусь обрушить неугасимую ненависть. Берегись: я сделаю все,
чтобы тебя уничтожить, и не успокоюсь, пока не опустошу твое сердце и ты не
проклянешь час своего рождения”.
Наконец Виктор соглашается и действительно создает женщину.
Заключительный акт своего второго творения он совершает на одном из пустынных
Оркнейских островов, и на этих страницах Мэри Шелли вновь добивается такой же
интенсивности настроения и атмосферы, какие были в начале. За мгновение до того
как наделить существо жизнью, Франкенштейна охватывают сомнения. Он
представляет себе, как эта парочка опустошает мир. Хуже того: они видятся ему
Адамом и Евой отвратительной расы чудовищ. Дитя своего времени, Мэри Шелли и не
подумала, что человек, способный вдохнуть жизнь в разлагающиеся части трупов,
сочтет детской забавой создать бесплодную женщину.
Разумеется, после того как Франкенштейн уничтожает подругу
созданного им монстра, тот немедленно появляется; и у него подготовлено для
Виктора Франкенштейна несколько слов, и ни одно из них не звучит как пожелание
счастья. Обещанное им царство ужаса разворачивается, как цепь взрывающихся
хлопушек (хотя в размеренной прозе миссис Шелли это больше напоминает разрывы
капсюлей). Для начала чудовище душит Генри Клервала, друга детства
Франкенштейна. Вслед за этим оно делает самый ужасный намек: “Я буду с тобой в
твою брачную ночь”. Для современников Мэри Шелли, как и для наших с вами
современников, в этой фразе содержится нечто большее, чем просто клятва убить.
