Несомое графом зло кажется полностью предопределенным; его
приезд в Лондон, где “кишат миллионы”, не результат злой воли смертного
существа. Испытание Харкера в замке Дракулы – не следствие внутренней слабости
или греха: он, Харкер, пришел сюда, потому что ему было это поручено. Смерть
Люси Вестенра тоже отнюдь не закономерна. Ее встреча с Дракулой на кладбище
Уитби – моральный эквивалент случайного удара молнии во время игры в гольф, и
она ничем не заслужила того, чтобы Ван Хельсинга и ее жених Артур Холмвуд вбили
ей в грудь осиновый кол, отрубили голову и набили рот чесноком.
И не то чтобы Стокер игнорировал внутреннее зло или
библейскую концепцию свободы воли; в “Дракуле” эта концепция воплощена в
обаятельнейщем из всех маньяков мистере Ренфильде, который символизирует также
истоки вампиризма – каннибализм. Ренфильд, который трудным путем пробирается в
высшую лигу (начинает с мух, продолжает пауками и потом переходит к птицам),
приглашает графа в сумасшедший дом доктора Сьюарда, прекрасно сознавая, что
делает; но предположить, что это достаточно крупный образ, чтобы приписать ему
ответственность за все последующее зло, значит предположить нелепость. Образу
Рейнольда, хотя и обаятельному, недостает силы, чтобы взвалить на него это
бремя. Можно не сомневаться, что если бы Дракула не мог воспользоваться Рейнольдом,
он нашел бы другой способ.
В определенном смысле решение о том, что зло приходит извне,
диктовали Стокеру нравы его времени, потому что зло, воплощенное в графе, в
большой степени есть извращенное сексуальное зло. Стокер дал жизнь легенде о
вампире главным образом потому, что его роман буквально перенасыщен сексуальной
энергией. Граф даже не нападает на Джонатана Харкера; на самом деле Харкер
обещан странным сестрам, которые живут в замке вместе с хозяином. Единственное
столкновение Харкера с этими развратными, но смертоносными гарпиями –
сексуальное столкновение, и оно представлено в его дневнике весьма живописными
строчками:
"Блондинка придвинулась ко мне и так низко наклонилась,
что я почувствовал ее дыхание на своей щеке… Лицо ее выражало сладострастие,
которое меня и притягивало, и отталкивало. Женщина облизывала губы, как
животное, чуя добычу. В лунном свете я увидел влажные полураскрытые губы и
белые зубы… Она наклонялась все ниже и ниже, вот ее губы уже совсем близко от
моих… Я ощутил легкое прикосновение, дрожащие мягкие губы прижались к коже на
шее, и вот уже острые зубы впиваются мне в горло… С замирающим сердцем я ждал,
что будет дальше”
[58]
.
В Англии 1897 года девушка, которая “придвинулась и низко
наклонилась”, это не та девушка, которую стоит приглашать домой, чтобы
познакомить со своей мамой; Харкеру предстоит оральное изнасилование, да он и
не возражает. Не возражает, потому что не несет ответственности за
происходящее. В обществе со строгой моралью можно найти клапан психологического
спасения в концепции внешнего зла: это сильнее нас обоих, детка. Когда
появляется граф и прерывает этот тет-а-тет, Харкер даже разочарован. Вероятно,
большинство шокированных и затаивших дыхание читателей тоже.
Кроме того, граф в романе охотится только на женщин: вначале
Люси, затем Мина. Реакция Люси на укус графа почти такая же, как отношение
Джонатана к странным сестрам. Еще вульгарнее то, что Стокер в чисто
классической манере утверждает, что Люси свихнулась. Днем бледная, но вполне
аполлонианская Люси, принимая ухаживания своего будущего мужа Артура Холмвуда,
ведет себя в соответствии с приличиями. Но по ночам она по-дионисийски
забывается со своим мрачным кровавым соблазнителем.
В реальной жизни Англию в это время охватила эпидемия
увлечения месмеризмом, хотя Франц Месмер, отец того, что мы называем гипнозом,
уже восемьдесят лет как почил в бозе.
Подобно графу, последователи Месмера в основном предпочитали
молоденьких девушек; эти Свенгали
[59]
XIX века вводили девушек в транс,
поглаживая по телу.., по всему телу. Объекты этих экспериментов испытывали
“удивительное чувство, заканчивавшееся высшей вспышкой наслаждения”. Очень
вероятно, что эта “высшая вспышка наслаждения” была оргазмом, но лишь немногие
незамужние женщины того времени узнали бы оргазм, случись он у них, и поэтому
эффект считался просто побочным результатом научных опытов. Многие девушки
возвращались и просили снова принять их для участия в экспериментах; “Мужчины
не знают, но маленькие девочки понимают”, – как поется в песне Бо Дидли
[60]
. Во всяком случае, то, что было сказано о вампиризме, вполне применимо и к
месмеризму: высшая вспышка наслаждения допускалась, потому что приходила извне;
девушка испытывала наслаждение, за которое не несла ответственности.
Этот сильный сексуальный подтекст, несомненно, послужил
одной из причин столь долгой жизни Вампира в кино; жизнь эта началась с Макса
Шрека в “Носферату” (Nosferatu), продолжилась интерпретацией Лагоши (1931),
потом интерпретацией Кристофера Ли и далее вплоть до “Жребия” (1979), в котором
Регги Налдер в своей трактовке делает полный круг, возвращаясь к Максу Шреку.
При прочих равных условиях этот подтекст дает возможность
показать женщину, едва прикрытую ночной рубашкой, и парией, которые снова и
снова проделывают со спящей леди то, что публику никогда не утомляет, а именно
– примитивное насилие.
Но возможно, в сюжете сексуальный подтекст еще сильнее,
только с первого взгляда этого не заметно. Я уже упоминал, что, по моему
мнению, привлекательность произведений ужаса заключается в том, что они
позволяют нам испытывать антиобщественные эмоции, которые по требованию общества
в большинстве случаев нам приходится сдерживать – для блага общества и нас
самих. Во всяком случае, “Дракула” – не книга о нормальном сексе. Граф Дракула,
а также странные сестры, по-видимому, ниже пояса мертвы: любовью они занимаются
только с помощью рта. Сексуальной основой “Дракулы” является инфантильный
орализм плюс сильный интерес к некрофилии (и педофилии, добавят некоторые,
учитывая роль Люси, женщины-девочки). К тому же это секс, лишенный
ответственности, и, используя уникальный и забавный термин, придуманный Эрикой
Йонг, его можно назвать “сексом без расстегивания ширинки”. Такое инфантильное
отношение к сексу может являться одной из причин того, что миф о вампире
(который книгой Стокера говорит: “Я изнасилую тебя ртом, и тебе это понравится;
вместо того чтобы вводить ценную жидкость в твое тело, я ее извлеку”) всегда
был так популярен у подростков, старающихся привыкнуть к своей сексуальности.
Вампир словно нашел кратчайший путь сквозь все племенные сексуальные обычаи..,
к тому же он вечен.
6
В книге Стокера есть и другие любопытные элементы, очень
разные, но, по-видимому, концепция внешнего зла и сексуальный подтекст –
наиболее мощные стороны романа. Потомков странных сестер Стокера мы видим в
удивительно роскошных и сладострастных вампирах из хаммеровской 1960 года
“Невесты Дракулы” (Brides of Dracula) (который заверяет нас, что в самых лучших
моралистических традициях фильмов ужасов расплатой за извращенный секс служит
кол в сердце), да и не только в нем, а еще в десятках фильмов до него и после.
