Легко – даже слишком легко – увидеть в истории Джекила и его
свирепого альтер эго религиозную притчу, изложенную в приключенческой форме.
Разумеется, эта история снабжена некой моралью, но мне кажется, что вместе с
тем Стивенсон сделал попытку изучить ханжество – причины его возникновения и
тот вред, который оно причиняет душе.
Джекил – лицемер, предающийся тайному греху; Аттерсон,
подлинный герой повести, – полная противоположность Джекилу. Поскольку это
кажется мне очень важным по отношению не только к повести Стивенсона, но и ко
всем произведениям об оборотне, позвольте отнять у вас еще немного времени и
привести еще одну цитату из книги. Вот как Стивенсон представляет Аттерсона на
первой странице “Джекила и Хайда”:
"Мистер Аттерсон, нотариус, чье суровое лицо никогда не
освещала улыбка, был замкнутым человеком, немногословным и неловким в обществе,
сухопарым, пыльным, скучным – и все-таки очень симпатичным…
[63]
Он был
строг с собой: когда обедал в одиночестве, то, укрощая вожделение к тонким
винам, пил джин и, горячо любя драматическое искусство, более двадцати лет не переступал
порога театра”.
О “Рамонах”, любопытной панк-рок-группе, появившейся около
четырех лет назад, Линда Ронстадт в своем обзоре звукозаписей сказала: “Эта
музыка такая сжатая, что становится геморроидальной”. То же самое можно сказать
об Аттерсоне, который, выполняя в книге функцию стенографиста в суде, в то же
время умудряется стать самым привлекательным образом в повести. Разумеется, это
чистейшей воды викторианский педант, и можно всерьез опасаться за судьбу его
сына или дочери, но мысль Стивенсона заключается в том, что ханжества в
Аттерсоне не больше, чем в любом другом человеке. (“Можно грешить в мыслях,
словах и деяниях” – гласит старое методистское высказывание, и я полагаю, что,
когда Аттерсон думает о тонких винах, а пьет джин с водой, его можно назвать
грешником в мыслях.., но здесь мы вступаем в обширную и весьма смутную область,
в которой трудно уловить концепцию свободной воли: “Мозг – это обезьяна”, –
говорит герой в “Псах войны” (Dog Soldiers) Роберта Стоуна, и он прав.) Разница
между Аттерсоном и Джекилом в том, что Джекил пьет только джин, чтобы на
публике подавить любовь к вину. В одиночестве своей библиотеки он способен
выпить целую бутылку доброго портвейна (и, вероятно, поздравляет себя, что не
должен ни с кем делить ни ее, ни отличные ямайские сигары). Возможно, он не
хотел бы, чтобы его видели на легкомысленном представлении в Вест-Энде, но с
удовольствием идет туда в облике Хайда. Джекил не хочет ограничивать себя ни в
каких своих желаниях. Он хочет лишь удовлетворять их тайно.
9
То, о чем мы здесь говорим, в основе своей является старым
конфликтом между ид и суперэго, это свобода творить зло или нет.., или, как
сказал бы сам Стивенсон, конфликт между подавлением и удовлетворением. На этом
древнем противостоянии зиждется христианство, но если воспользоваться терминами
мифологии, единство Джекила и Хайда предполагает иную дуалистичность: уже
упоминавшееся разделение на Аполлона (создание разума, морали и благородства,
“всегда идущее верхним путем”) и Диониса (бога пирушек и плотских наслаждений;
низменная сторона человеческой природы). Если попытаться углубиться еще больше,
то придешь к разделению на разум и тело.., именно такое впечатление хочет
Джекил произвести на своих друзей: дескать, он – создание чистого разума, не
имеющее никаких человеческих вкусов и потребностей. Такого парня трудно
представить себе сидящим на унитазе с газетой в руках.
Если мы взглянем на историю Джекила и Хайда как на языческий
конфликт между Аполлоном и Дионисом в человеке, то увидим, что миф об оборотне
– в различных обличьях – присутствует в огромном количестве современных романов
и кинофильмов.
Лучшим примером, возможно, служит фильм Альфреда Хичкока
“Психо” (Psycho), хотя, при всем моем уважении к мастеру, идея заложена в
романе Роберта Блоха. В сущности, Блох разрабатывает этот своеобразный взгляд
на человеческую природу в нескольких своих предыдущих книгах, включая “Шарф”
(The Scarf) (который начинается удивительными, причудливыми строками:
"Фетиш? Это по-вашему. А я скажу одно: я ни на минуту
не мог с ним расстаться. С самых юных лет…”) и “До смерти уставший” (The
Deadbeaf). Эти книги, по крайней мере формально, не относятся к жанру ужасов; в
них нет ни одного чудовища или сверхъестественного события. Критика относит их
к “романам саспенса”. Но если мы посмотрим на них с точки зрения конфликта
Аполлон/Дионис, то увидим, что это романы ужасов; в каждом из них говорится о
дионисийском психопате, таящемся за аполлоновым фасадом нормальности.., и
медленно, пугающе медленно, проявляющемся. Блох написал несколько романов об
оборотне, но обошелся без нелепых снадобий или проклятий. Даже когда Блох
перестал сочинять лавкрафтского типа рассказы о сверхъестественном (а по
существу, он никогда не переставал их писать: возьмите его недавние “Странные
эпохи” – (Strange Eons)), он не перестал быть писателем ужасов; он просто
переместил перспективу с внешнего (среди звезд, на морском дне, на равнинах
Ленга или в колокольне заброшенной церкви в Провиденсе, Лонг-Айленд) на
внутреннее – туда, где и живет оборотень. Возможно, когда-нибудь эти три романа
– “Шарф”, “Уставший до смерти” и “Психо” – будут изданы в качестве трилогии, как
“Почтальон всегда звонит дважды” (The Postman Always Rings Twice), “Двойная
тождественность” (Double fdemnily) и “Милдред Пирс” (Mildred Pierce) Джеймса М.
Кейна, потому что романы Блоха 50-х годов имели такое же влияние на
американскую литературу, как романы Кейна тридцатых о “подлеце с добрым
сердцем”. И хотя метод изображения в них различен, и те, и другие – великие
книги о преступлениях; в них принят натуралистический взгляд на американскую
жизнь; в них исследуются возможности главного героя, взятого в качестве
антигероя; в центре конфликт Аполлона и Диониса, и в результате все они –
романы об оборотне.
Наиболее известный из трех романов – “Психо”; главный герой
Норман Бейтс; в фильме Хичкока Энтони Перкинс играет его крайне зажатым и
“геморроидальным”. Для внешнего мира (вернее, для той его небольшой части,
которая каждый день видит владельца захолустного, приходящего в упадок мотеля)
Норман абсолютно нормален. Вспоминается Чарлз Уитмен, аполлониев скаут-орел
[64]
, который в дионисиевом приступе бросается с башни; Норман кажется таким
же приятным парнем. И Джанет Ли не видит никаких причин опасаться его в
заключительные мгновения своей жизни.
Однако Норман – оборотень. Только он не обрастает шерстью;
вместо этого он меняется, надевая белье, платье и туфли матери, и не кусает
гостей, а рубит их на куски. Как доктор Джекил снимал тайную квартиру в Сохо и
имел особую “дверь Хайда”, так и у Нормана есть тайное место, где две его
личности встречаются; в данном случае это глазок за картиной, через который он
подсматривает за раздетыми женщинами.
