Из всех трех произведений роман Стокера, вероятно, обладает
наиболее сильной энергетикой. Книга, быть может, покажется несколько затянутой
современным читателям и критикам, которые считают, что художественному
произведению следует уделять не больше времени, чем телефильму (считается, что
эти два вида искусства взаимозаменяемы), но, прочитав его, мы будем
вознаграждены – я верно подобрал слово? – сценами и картинами, достойными Доре:
Ренфильд, растягивающий свой сахар с неослабным терпением осужденного; сцена, в
которой Люси пробивают сердце осиновым колом; обезглавливание странных сестер
Ван Хельсингом; смерть графа, которая приходит к нему в ружейных залпах и гонке
во тьме.
"Доктор Джекил и мистер Хайд” – шедевр краткости; это
вывод не мой, а Генри Джеймса. В незаменимом учебнике по композиции Уилфрида
Странка и Э.Б. Уайта “Опустите ненужные слова” (Omit needless words) можно
прочесть: “Наряду с “Алым знаком доблести” Стивена Крейиа, “Поворотом винта”
Генри Джеймса, романом Джеймса М. Кейна “Почтальон всегда звонит дважды” и
“Стреляй!” Дугласа Фэйрбрейна небольшая повесть Стивенсона может послужить
учебным пособием для молодых писателей по тринадцатому правилу Странка – трем
наиболее важным словам во всем учебнике композиции. Характеристики сжаты, но
точны; портреты героев набросаны кратко, но не окарикатурены. Настроение не
высказывается в лоб, а предполагается. Повествование сжато до предела”.
Мы оставляем их там же, где взяли, с теми чувствами
удивления и ужаса, которые эти три великих монстра по-прежнему вызывают в
сознании читателей. Может быть, самое недооцененное свойство всех трех в том,
что они сумели выйти за пределы реальности и создать собственный, полностью
фантастический мир. Но мы оставим не все – мы прихватим с собой взгляд на
архетипы Оборотня, Вампира и Безымянной Твари не как на мифологические фигуры,
а как на персонажи близкой реальности – иными словами, включим их в свою жизнь.
Дружище… Это великолепно!
Глава 4
Раздражающее автобиографическое отступление
1
Я уже говорил, что разговор о произведениях страха и ужасов
как о культурном феномене последних тридцати лет невозможен без
автобиографических отступлений. Мне кажется, что сейчас как раз подходящее для
этого время. Что за обуза! Но вам придется это вытерпеть, потому что я не могу
уйти с поля, с которым связан навсегда.
Читатели, любящие какой-то из основных жанров – вестерны,
детективы, научную фантастику или приключения, – не стремятся анализировать
интерес авторов (и свой собственный), как это делают любители жанра ужасов.
Тем, кто интересуется им, присуще тайное или открытое ощущение (его могут
скрывать, а могут и не скрывать), что интерес к ужасам есть нечто ненормальное.
В качестве предисловия к одной из своих книг (“Ночная смена”) я написал
довольно длинное эссе, в котором попытался проанализировать, почему некоторые
любят произведения ужасов и почему я их пишу. Повторять его здесь мне не
хочется; если вам интересно, рекомендую прочесть это предисловие; оно
понравилось всем моим родственникам.
Поставим вопрос более эзотерически: почему люди так
интересуются моими интересами – и своими собственными? Мне кажется, это
происходит прежде всего потому, что в нашем сознании прочно закреплен постулат:
интерес к ужасам нездоров и ненормален. Так что когда мне задают вопрос “Почему
вы об этом пишете?” – меня на самом деле приглашают лечь на кушетку и
рассказать, как в детстве меня на три недели заперли в погребе, или как я учился
пользоваться туалетом, или о том, что не ладил со сверстниками. Никто не
интересуется тем, сколько времени потребовалось Артуру Хейли или Гарольду
Роббинсу, чтобы привыкнуть к горшку, потому что банки, аэропорты и “Как я
заработал свой первый миллион” – темы, которые кажутся всем совершенно
нормальными. Есть что-то исключительно американское в стремлении понять, как
все устроено (не этим ли объясняется феноменальный успех “Пентхаус форума”),
все эти письма и обсуждение различных случаев половых сношений, траекторий
орального секса, многочисленных экзотических позиций – это все такое же сугубо
американское, как яблочный пирог; “Форум” просто сексуальный самоучитель из
серии “Сделай сам”, но в интересе к монстрам, домам с привидениями и Существам,
Что В Полночь Выползают Из Склепа, есть что-то неизбывно чуждое. Спрашивающие
неизбежно превращаются в подобие забавного психиатра Виктора Де Грота, героя
комиксов, и при этом упускается из виду, что вообще создавать произведения ради
денег – а именно этим и занимаются писатели – довольно странный способ
зарабатывать на жизнь.
В марте 1979 года меня среди прочих пригласили выступить на
обсуждении произведений ужасов в так называемых “Мохонкских Идах” (ежегодная
встреча писателей и любителей, которую спонсировал “Мердер, Инк.”, книжный
магазин в Манхэттене). В докладе я рассказал присутствующим историю о себе
самом, которую слышал от матери, – дело было, когда мне едва исполнилось четыре
года, так что меня можно простить за то, что я помню это происшествие только со
слов матери.
Семейное предание гласит, что однажды я отправился поиграть
в соседний дом, расположенный вблизи железной дороги. Примерно через час я
вернулся, бледный (так говорит мать) как привидение. Весь остаток дня я
отказывался объяснить, почему не подождал, пока за мной придут или позвонят по
телефону, и почему мама моего приятеля не проводила меня, а позволила
возвращаться одному.
Оказалось, что мальчик, с которым я играл, попал под поезд
(мой приятель играл на путях. А может быть, просто перебегал через рельсы;
только много лет спустя мама рассказала мне, как они собирали части трупа в
плетеную корзину). Мать так никогда и не узнала, был ли я с ним рядом, когда
это случилось, произошло ли несчастье до моего ухода или уже после. Возможно, у
нее были свои догадки на этот счет. Но, как я уже говорил, я этого случая не
помню совсем; мне рассказали о нем через несколько лет.
Эту историю я поведал в ответ на вопрос из зала. Меня
спросили: “Можете ли вы вспомнить что-нибудь особенно ужасное из вашего
детства?” Иными словами – входите, мистер Кинг, доктор вас сейчас примет.
Роберт Мараско, автор “Горящих приношений” (Burnt Offerings) и “Гостиных игр”
(Parlor Games), сказал, что ничего такого припомнить не может. Я рассказал свою
историю о поезде главным образом для того, чтобы спрашивающий не был
разочарован, и закончил так же, как здесь, – добавил, что сам я этот случай не
помню. На что третий докладчик, Джейнет Джеппсон (она не только романист, но и
психоаналитик), возразила: “Да вы с тех пор только об этом и пишете”.
Аудитория одобрительно зашумела. Нашлась ячейка, куда можно
меня поместить.., заодно и мотив. Я написал “Жребий”, “Сияние” и уничтожил мир
чумой в “Противостоянии” потому, что в раннем детстве видел, как моего приятеля
переехал медленный товарный состав. По-моему, абсолютно нелепо; такая
психоаналитическая “стрельба от пояса” ничем не лучше астрологии.
Дело не в том, что прошлое вообще не попадает в писательскую
мельницу; напротив. Один пример: самый яркий сон, какой я только могу
вспомнить, приснился мне в восьмилетнем возрасте. Во сне я увидел труп
повешенного, болтающийся на виселице на холме. На плече трупа сидели птицы, а
за ним было ядовитое зеленое небо с кипящими облаками. На трупе была надпись –
Роберт Берне. Но когда ветер повернул тело, я увидел, что у трупа мое лицо –
разложившееся, поклеванное птицами, но, несомненно, мое. И тут труп открыл
глаза и посмотрел на меня. Я проснулся с криком, уверенный, что увижу в темноте
склонившееся ко мне мертвое лицо. Шестнадцать лет спустя я использовал этот сон
как один из центральных образов в романе “Жребий”. Табличку на трупе я сменил
на “Хьюби Марстен”. В другом сне – этот сон повторялся на протяжении десяти
лет, когда я уставал или испытывал стресс, – я пишу роман в старом доме, в
котором, по слухам, бродит обезумевшая женщина. Я работаю в комнате на третьем
этаже, и в ней очень жарко. Дверь в дальнем углу комнаты выходит на чердак, я
знаю – знаю, – она там и рано или поздно стрекот моей машинки заставит ее выйти
ко мне (возможно, она критик из “Тайме бук ревью”). Во всяком случае, она
наконец появляется в дверях, как страшный чертик из детской шкатулки, – седая,
с безумным взглядом и с топором в руках. И, убегая от нее, я обнаруживаю, что
дом каким-то образом невероятно разросся, стал гораздо больше и я в нем
заблудился. Проснувшись после этого сна, я проворно перебирался в постели на
сторону жены.
