Так вот, Кирби Макколи подсказал мне, что Деннис – самый
подходящий человек, чтобы исправить ошибки, допущенные в мягком издании “Танца
смерти”. Я спросил Денниса, не согласится ли он это сделать, и он согласился. Я
отправил ему свою растущую с каждым днем пачку писем “вы здесь ошиблись” через
“Федерал экспресс”. Не преувеличу, утверждая, что Деннис оказал мне – и всем,
кого заботит точность даже в такой мрачной темнице, как жанр ужасов – неоценимую
услугу. Это издание гораздо свободнее от ошибок, чем первая книга, вышедшая в
твердой обложке, и тем более предыдущее издание – “Беркли”. Это заслуга Денниса
Этчисона, которому помогала толпа фэнов. Я хочу, чтобы все об этом узнали, и
хочу еще раз поблагодарить человека, который поправлял мне рубашку и расчесывал
волосы.
Леди и джентльмены, помогите Деннису Этчисону, как он помог
мне.
Стивен Кинг.
Июнь. 1983г.
Глава 1
4 октября 1957 года, или приглашение к танцу
1
Впервые я пережил ужас – подлинный ужас, а не встречу с
демонами или призраками, живущими в моем воображении, – в один октябрьский день
1957 года. Мне только что исполнилось десять. И, как полагается, я находился в
кинотеатре – в театре “Стратфорд” в центре города Стратфорд, штат Коннектикут.
Шел один из моих любимых фильмов, и то, что показывали
именно его, а не вестерн Рандольфа Скотта или боевик Джона Уэйна, оказалось
вполне уместно. В тот субботний день, когда на меня обрушился подлинный ужас,
была “Земля против летающих тарелок” (Earth vs. the Flying Saucers) Хью Марлоу,
который в то время, вероятно, был больше известен по роли кокетливого и
страдающего безудержной ксенофобией приятеля Патриции Нил в фильме “День, когда
Земля остановилась” (The Day the Earth Stood Still), чуть более старой и
гораздо более рациональной научно-фантастической картине.
В “Дне, когда Земля остановилась” пришелец по имени Клаату
(Майкл Ренни в ярко-белом межгалактическом комбинезоне) сажает свое летающее
блюдце на эспланаде посреди Вашингтона (блюдце, когда включен двигатель,
светится, как пластмассовые фигурки Иисуса, которыми награждали в воскресной
школе тех, кто вызубрил больше стихов из Библии). Клаату спускается по широкому
трапу и останавливается; на него глядят сотни пар испуганных глаз и сотни
армейских винтовок. Момент, исполненный напряжения, такие моменты приятно
вспомнить, и именно они на всю жизнь делают людей вроде меня поклонниками
кинематографа. Клаату начинает возиться с какой-то штуковиной, похожей, насколько
я помню, на приспособление для борьбы с сорняками, и скорый на руку
мальчишка-солдат стреляет в него. Разумеется, как выяснилось, приспособление
было подарком президенту. Никаких смертоносных лучей: всего лишь аппарат для
лечения рака.
Так было в 1951 году. А шесть лет спустя, в субботний день в
Коннектикуте, поступки и внешность парней из летающих тарелок были куда менее
дружественными. В отличие от благородного и немного печального Майкла Ренни в
роли Клаату пришельцы из “Земли против летающих тарелок” напоминали старые и
исключительно злобные деревья с узловатыми сморщенными телами и морщинистыми
старческими лицами.
И не средство от рака для президента, подобно новому послу,
приносящему дары стране, а лучи смерти, разрушение и всеобщую войну принесли
они миру. И все это, в особенности разрушение Вашингтона, было показано
удивительно реалистично с помощью спецэффектов Рэя Харрихаузена, того самого,
который в детстве бегал в кино с приятелем по имени Рэй Брэдбери.
Клаату приходит, чтобы протянуть руку дружбы и братства. Он
предлагает людям вступить в своего рода межзвездную Организацию Объединенных
Наций – конечно, при условии, что мы расстанемся со своей неприличной привычкой
убивать себе подобных миллионами. Ребята из “Земли против летающих тарелок”
прилетели с целью завоевания, это была последняя армада с умирающей планеты,
древней и алчной, ищущей не мира, а добычи.
"День, когда Земля остановилась” относится к небольшой
горстке истинно научно-фантастических фильмов. Древние чужаки из “Земли против
летающих тарелок” – посланцы гораздо более распространенного жанра, жанра
фильма ужасов. Здесь нет никакого вздора насчет “дара вашему президенту”; эти
парни просто высаживаются на мысе Канаверал и начинают уничтожать все вокруг.
Между этими философиями и лежат семена ужаса, так мне
представляется. Если существует силовая линия между этими двумя почти
противоположными идеями, то ужас почти несомненно зарождается здесь.
И вот как раз в тот момент, когда в последней части фильма
пришельцы готовятся к атаке на Капитолий, лента остановилась. Экран погас.
Кинотеатр был битком набит детьми, но, как ни странно, все вели себя тихо. Если
вы обратитесь к дням своей молодости, то вспомните, что толпа детишек умеет
множеством способов выразить свое раздражение, если фильм прерывается или
начинается с опозданием: ритмичное хлопанье; великий клич детского племени “Мы
хотим кино! Мы хотим кино! Мы хотим кино!”; коробки от конфет, летящие в экран;
трубы из пачек от попкорна, да мало ли еще что. Если у кого-то с четвертого
июля сохранилась в кармане хлопушка, он непременно вынет ее, покажет приятелям,
чтобы те одобрили и восхитились, а потом зажжет и швырнет к потолку.
Но в тот октябрьский день ничего похожего не произошло. И
пленка не порвалась – просто выключили проектор. А дальше случилось нечто
неслыханное: в зале зажгли свет. Мы сидели, оглядываясь и мигая от Яркого
света, как кроты.
На сцену вышел управляющий и поднял руку, прося тишины, –
совершенно излишний жест. Я вспомнил этот момент шесть лет спустя, в 1963 году,
в ноябрьскую пятницу, когда парень, который вез нас домой из школы, сказал, что
в Далласе застрелили президента.
2
Если в том, что касается танца смерти, можно выявить некую
суть или истину, то она проста: романы, фильмы, телевизионные и радиопрограммы
– даже комиксы – всегда работают на двух уровнях.
Первый уровень, так сказать внешний, – это когда Ригана рвет
прямо на священника, когда он мастурбирует с распятием в руке в “Изгоняющем
дьявола” (The Exorcist), когда ужасное, словно вывернутое наизнанку чудовище из
“Пророчества” (Prophecy) Джона Франкенхаймера разгрызает голову пилота
вертолета, как тутси-поп
[5]
. Первый уровень может быть достигнут с
различной степенью артистизма, но он присутствует обязательно.
Но на другом, более мощном уровне проявление ужаса – это
поистине танец, подвижный, ритмичный поиск. Поиск той точки, зритель или
читатель, где вы живете на самом примитивном уровне. Ужас не интересуется
цивилизованной оболочкой нашего существования. Так же, как и этот танец сквозь
помещения, где собрано множество предметов мебели, каждый из них – мы надеемся!
– символизирует нашу социальную приспособленность, наш просвещенный характер. Это
поиск иного места, комнаты, которая порой может напоминать тайное логово
викторианского джентльмена, а иногда – камеру пыток испанской инквизиции… Но
чаще всего и успешней всего – простую грубую нору пещерного человека.
