Как я уже отмечал, хорошие фильмы ужасов часто обращаются к
этому “не-хочешь-ли-взглянуть-на-мою-блевотину” уровню – уровню примитивному,
детскому. Я называю это “тьфу-фактором”.., известным также как “о боже, как
грубо!" – фактором. Именно по этому пункту расходятся мнения либеральных и
реакционных кинокритиков о фильмах ужасов (сравните, например, рецензию на
“Рассвет мертвецов” Линн Минтон в-“Макколл” – она ушла с середины фильма – и
статью из “Бостонского феникса” о той же картине). Подобно панк-року, фильмы
ужасов могут опираться на детский анархизм – например, момент в
“Предзнаменовании”, когда оконное стекло срезает голову фотографу; это очень
специфическое искусство, и нельзя винить тех критиков, которые считают, что
легче поверить в то, что Джейн Фонда в “Юлии” – подлинное экранное воплощение
Лилиан Хеллман, чем в то, что такие удары по человеческой впечатлительности
можно назвать искусством.
Однако это искусство, и важно это понять. Кровь будет литься
ручьями, но публика останется равнодушной. С другой стороны, если публике
понравятся персонажи, если она поймет их и оценит, если будет относиться к ним
как к реальным людям, если между ними и зрителями установилась некая связь,
кровь будет литься ручьями, и публика не сможет остаться равнодушной. Есть ли
хоть один зритель, который вышел бы из кино после “Бонни и Клайда” (Bonnie and
Clyde) Артура Пенна или “Дикой банды” (The Wild Bunch) Пекинпа не с таким
видом, словно его ударили по голове очень широкой доской. Я таких не
припоминаю. Зато с фильмов того же Пекинпа “Принесите мне голову Альфредо
Гарсиа” (Bring Me the Head of Alfred” Garcia) или “Железный крест” (Cross of
Iron) люди выходят, зевая. Необходимая связь не установилась.
Все это хорошо, и никто не спорит о том, что “Бонни и Клайд”
– подлинное искусство, но давайте на время вернемся к “Вторжению гигантских
пауков”. Эпизод, о котором мы говорили, нельзя считать проявлением подлинного
искусства, имея в виду контакт между персонажем и аудиторией. Поверьте мне, мы
не очень переживаем за женщину, пьющую паука (или вообще за кого-нибудь в этом
фильме), но все равно на какой-то момент зрителя бросает в дрожь; это момент,
когда ищущие пальцы режиссера находят брешь в нашей защите, проникают в нее и
нажимают на одну из уязвимых точек. Мы отождествляем себя с женщиной, которая,
сама того не зная, выпивает коктейль с пауком, на уровне, не имеющем никакой
связи с ее конкретным характером и тем, насколько убедительно он выражен в
фильме: мы отождествляем себя с ней как с человеком вообще, как с человеческим
существом в ситуации, неожиданно ставшей ужасной; иными словами, нажим на
“излишнюю впечатлительность”, на грубость и вульгарность оказывается последним
средством установить контакт со зрителем, когда более обычные и благородные
средства не действуют. Когда она пьет коктейль, мы содрогаемся – и тем
удостоверяем свою принадлежность к человеческому роду
[147]
.
Сказав все это, вернемся к “Человеку с рентгеновскими
глазами”, одному из самых интересных и оригинальных из всех когда-либо снятых
фильмов ужасов; а кончается он самой грубой и вульгарной сценой из всех, что
возможны в кино.
Продюсером и режиссером этого фильма, вышедшего в 1963 году,
был Роджер Корман, который как раз в то время превращался из тупой гусеницы,
снявшей такие отвратительные картины, как “Нападение крабов-чудовищ” (Attack of
the Crab Monsters) и “Маленькая лавка ужасов” (The Little Shop of Horrors)
(забытым даже несмотря на то что в нем одну из своих первых ролей сыграл Джек
Николсон), в бабочку, которую мы должны благодарить за “Маску Красной смерти”
(The Masque of the Red Death) и “Ужас” (The Terror) – подлинные шедевры. На мой
взгляд, “Человек с рентгеновскими глазами” эквивалентен той точке, в которой
это странное существо вышло из кокона. Сценарий был написан Рэем Расселом, автором
“Сардоникуса” (Sardonicus) и многих других рассказов и романов – среди них
перезрелый “Инкуб” (Incubus) и гораздо более успешная “Принцесса Памела”
(Princess Pamela).
В “Человеке с рентгеновскими глазами” Рэй Милланд играет
ученого, изобретателя капель, которые позволяют ему видеть сквозь стены,
одежду, игральные карты и так далее; что-то вроде супермьюрин
[148]
. Но
когда процесс начался, остановить его невозможно. Глаза Милланда начинают
физически изменяться, вначале наливаются кровью, затем приобретают странный
желтый цвет. В этот момент мы начинаем нервничать – возможно, чувствуем, что
нас сейчас ткнут носом во что-нибудь неприятное, и такой момент действительно
наступает. Глаза – наше самое уязвимое место, щель в наших доспехах.
Представьте себе, например, что вы втыкаете палец в чей-то широко раскрытый
глаз, чувствуете, как он раздавливается, видите, как он вытекает.
Отвратительно, верно? Аморально о таком даже подумать. Но вы, конечно, помните
игру на Хэллоуин; в темноте из рук в руки передаются виноградины, и кто-нибудь
при этом восклицает: “Это глаза мертвеца?” Противно? Тошнит? Как говорят мои
дети, “ве-ее!”.
Как и все на лице человека, глаза есть у каждого. Они были
даже у старого болвана аятоллы Хомейни. Но, насколько мне известно, нет ни
одного фильма ужасов о вышедшем из-под контроля носе, и хотя нет фильма
“Ползучее ухо”, зато есть “Ползучий глаз” (The Crawling Eye). Любому ясно, что
глаза – самый уязвимый орган чувств, и к тому же они (ик!) мягкие. Может, это и
есть самое плохое…
Поэтому когда в середине фильма Милланд надевает темные
очки, мы начинаем нервничать еще больше, гадая, что там, за этими темными
очками. Вдобавок происходит еще кое-что – и это “кое-что” поднимает “Человека с
рентгеновскими глазами” до высших областей искусства. Картина становится
ужасной в лавкрафтовском смысле, но несколько по-другому, более чистой, что ли,
– такое лавкрафтианство использовано в “Чужом”.
Древние Боги, говорил нам Лавкрафт, рядом с нами и их
единственное желание – вернуться; и есть линии силы, доступные для них,
продолжает Лавкрафт, которые настолько мощны, что один взгляд на них доводит
человека до безумия; силы настолько могучие, что пожар всей галактики не
сравнится и с тысячной частью их мощи.
Я думаю, когда зрение Милланда начало совершенствоваться,
неуклонно и неумолимо, он узрел одну из этих линий. Вначале он видит словно
призматические меняющиеся огни где-то в темноте – такое можно увидеть после
приема дозы ЛСД. Вы помните, что Корман снял “Отключку” с Питером Фонда (The
Trip) (сценарий написан в соавторстве с Джеком Николсоном), не говоря уже о
“Диких ангелах” (The Wild Angels), в которых имеется удивительный эпизод:
умирающий Брюс Дерн хрипло просит: “Дайте мне сигарету с марихуаной”. И вот
этот свет, который видит Милланд, постепенно становится все ярче и сильнее. Но
хуже всего, что этот свет, возможно, живой.., и сознает, что на него смотрят.
Миллард увидел все до самого края вселенной, и от того, что увидел, сошел с
ума.
