Или подумайте вот над этим:
"Говорят, Бинг Кроссби любил рассказывать историю об
одном из своих сыновей; когда тому было шесть лет, у него умерла любимая
черепашка. Мальчик был безутешен. Чтобы отвлечь его, Бинг предложил устроить
черепашке похороны, и сын, который, казалось, утешился лишь слегка, согласился.
Они взяли коробку от сигар, тщательно выложили изнутри шелком, снаружи
выкрасили в черный цвет и выкопали на заднем дворе яму. Бинг осторожно положил
“гроб” в яму, произнес длинную сердечную молитву и спел гимн. К концу службы глаза
мальчика горели от печали и возбуждения. Потом Бинг спросил, не хочет ли он в
последний раз взглянуть на свою любимицу, прежде чем яму засыплют землей.
Мальчик ответил, что хочет, и Бинг приподнял крышку коробки Они благоговейно
смотрели на черепашку, и вдруг та пошевелилась Мальчик долго смотрел на нее,
потом взглянул на отца и сказал «Давай ее убьем»”
[153]
.
Дети бесконечно, ненасытно любопытны, и их интересует не
только смерть, но и все вокруг – а почему бы и нет? Они подобны людям, впервые
севшим смотреть хороший фильм, которому уже тысяча лет. Они хотят узнать сюжет,
характер героя, но прежде всего – внутреннюю логику пьесы. Драма ли это?
Трагедия? Комедия? Может быть, отъявленный фарс? Они не знают, потому что
Сократ, Платон, Кант и Эрик Сигал еще их не научили Когда вам пять лет, вашими
гуру являются Санта Клаус и Рональд Макдональд; жизненно важные вопросы – можно
ли есть крекеры вниз головой и правда ли, что внутри мячей для гольфа
смертельный яд. Когда вам пять лет, вы ищете знания в тех направлениях, которые
вам доступны.
В соответствии с темой расскажу собственный случай с дохлой
кошкой. Когда мне было девять лет и мы жили в Стратфорде, Коннектикут, два моих
приятеля – братья – ниже с улицы нашли окоченевшую дохлую кошку в канаве возле магазина
строительных материалов Беррета, который располагался через улицу от пустынной
стоянки для машин, где мы играли в бейсбол. Меня пригласили на консультацию,
чтобы я поделился своими мыслями о проблеме дохлой кошки. Чрезвычайно
интересной проблеме.
Кошка была серая; без сомнения, ее задавила машина. Глаза у
нее были полуоткрыты, и мы все обратили внимание, что они как будто покрыты
пылью и дорожной грязью. Первый вывод: тому, кто мертв, все равно, попадет ему
грязь в глаза или нет (предполагалось, что все выводы, верные для кошек, верны
и для детей).
Мы поискали червей.
Никаких червей.
– Может, черви у нее внутри, – с надеждой сказал Чарли.
(Чарли – один из тех, кто называл фильм Уильяма Касла “Макбар”; в дождливые дни
он все спрашивал, не хочу ли я прийти к ним почитать “кометсы”.) Мы перевернули
кошку – палкой, конечно: неизвестно, какие микробы попадут к вам от дохлой
кошки. Никаких червей не увидели.
– Может, черви у нее в мозгу, – сказал брат Чарли, Ники;
глаза его горели. – Может, черви внутри едят ее моззззг.
– Это невозможно, – возразил я. – Мозг.., запечатан
герметично. В него ничего попасть не может.
Они это усвоили.
Мы кружком стояли у дохлой кошки.
Потом Ники неожиданно спросил:
– Если бросить ей на задницу кирпич, из нее польется дерьмо?
Вопрос о посмертной биологии был рассмотрен и подвергнут
обсуждению. В конце концов все согласились, что без эксперимента не обойтись.
Нашли кирпич. Последовала дискуссия о том, кому бросать кирпич в дохлую кошку.
Проблема была решена благородным способом: с помощью считалки. Жребий пал на
Ники.
Кирпич был брошен.
Дерьмо из дохлой кошки не полилось.
Вывод номер два: мертвый не выпускает дерьма, если ему на
задницу бросить кирпич.
Потом началась игра в бейсбол, и дохлая кошка была на время
забыта.
Но шли дни, и исследование дохлой кошки продолжалось; когда
я читаю отличное стихотворение Уильяма Уилбура “Сурок”, то всегда вспоминаю
дохлую кошку в канаве у магазина строительных материалов Беррета. Несколько
дней спустя появились черви, и мы с интересом, смешанным с отвращением и
страхом, следили за их пиром.
– Они едят ей глаза, – заметил Томми Эрберт из дома выше По
улице. – Смотрите, парни, они едят даже ее глаза.
Потом черви исчезли; кошка усохла, шерсть ее приобрела
тусклый неинтересный цвет, стала жесткой и свалялась. Теперь мы приходили
гораздо реже. Разложение кошки вступило в менее интересную стадию. И все же у
меня выработалась привычка утром по дороге в школу взглянуть на кошку; всего
лишь еще одна остановка в пути, часть утреннего ритуала – все равно что
провести палкой по забору пустующего дома или бросить несколько камней в пруд.
В конце сентября ураган краем задел Стратфорд. Случилось
небольшое наводнение, и когда через два дня вода спала, дохлой кошки не было –
ее смыло. Я ее хорошо помню и, наверно, буду помнить всю жизнь: это было мое
первое близкое знакомство со смертью. Эта кошка может исчезнуть с карты
местности, но не из моего сердца.
Сложный и утонченный фильм требует не менее сложной реакции
публики, иными словами, он требует, чтобы его воспринимали по-взрослому. Фильмы
ужасов просты и поэтому позволяют нам сохранить детское восприятие смерти;
может быть, это не так уж плохо. Я не склонен к романтическому сверхупрощению,
которое предполагает, что в детстве мы все видим яснее, но полагаю, что дети
смотрят напряженнее. Зелень газона для ребенка – цвет утраченных изумрудов из
копей царя Соломона Хаггарда, синева зимнего неба остра, как ледоруб, белизна
свежего снега подобна всплеску энергии. А черное.., для детей черное чернее. Гораздо
чернее.
И вот окончательная истина фильмов ужасов: они не любят
смерть, как думают некоторые; они любят жизнь. Они не прославляют деформацию и
уродство, но, показывая их, воспевают здоровье и энергичность. Показывая нам
несчастья проклятых, они помогают нам заново открыть маленькие (но никогда не
мелочные) радости нашей жизни. Они – пиявки цирюльника для души, только
высасывают не плохую кровь, а тревоги.., хотя бы на какое-то время.
Фильм ужасов спрашивает вас, хотите ли вы вблизи взглянуть
на дохлую кошку (или на фигуру под простыней, если использовать метафору из
моего предисловия к сборнику рассказов).., но не взглядом взрослого человека.
Никакой философии, никакой религии, никаких идей о загробной жизни; фильм
ужасов предлагает нам увидеть физический аспект смерти. Будем детьми, играющими
в патологоанатомов. Может быть, мы соединим руки, встанем кругом и споем песню,
которую знаем сердцем: время быстротечно, хорошей жизни нет ни у кого, жизнь
коротка, и смерть – это смерть.
