И все же смотреть плохие фильмы нужно – потому что никогда
заранее не узнаешь, действительно ли он плох; как я уже говорил, в этом
отношении кинокритикам доверять нельзя. Полина Кейл пишет хорошо, а Джин Шалит
демонстрирует остроумие, правда, несколько поверхностное и утомительное, но
когда эти двое – и все остальные критики – отправляются на фильм ужасов, они не
знают, что видят
[169]
. А истинные любители знают; у них за долгое и часто
нелегкое время выработались собственные критерии для сравнения. Истинный
поклонник фильмов ужасов такой же ценитель, как тот, кто регулярно ходит в
музеи и картинные галереи, и на основании этого опыта он вырабатывает
собственное мнение. Для фэна такие фильмы, как “Изгоняющий дьявола II”
(Exorcist II), – оправа для редких бриллиантов, которые можно обнаружить в
темноте неряшливых второразрядных кинотеатров: “Ритуалы” Кирби Макгули или мой
собственный любимый малобюджетный фильм “Ловушка для туристов”.
Невозможно оценить сливки, не выпив достаточно молока, и
кто-то, может быть, не сумеет по-настоящему оценить свежее молоко, пока не
попробует скисшего. Плохие фильмы могут быть забавными, иногда даже
пользоваться успехом, но настоящая ценность их только в том, что они создают
базу для сравнения: с их помощью можно определить истинные ценности. Они
показывают нам, что нужно искать, потому что сами этого не имеют. Но после того
как человек понял, что нужно искать, я думаю, смотреть плохие фильмы уже
становится опасно.., и следует бросить это занятие
[170]
.
Глава 8
Стеклянная соска, или чудовище, которое привели к вам Гейнсбургеры
1
Все вы, кто верит, будто ТВ вас высасывает, – вы ошибаетесь;
как заметил Харлан Эллисон в своей местами забавной, местами едкой и злой книге
о телевидении: ТВ ничего не сосет, сосут его. Эллисон назвал свою двухтомную
диатрибу на эту тему “Стеклянная соска”, и если вы ее не читали, имейте в виду,
что для местности, на которую мы с вами ступили, это хороший компас Я с
огромным интересом прочел эту книгу три года назад, тот факт, что Эллисон
посвятил ценное время и место таким достойным забвения сериалам прошлых лет,
как “Некто Смит и Джонс” (Alias Smith and Jones), почти не сказался на том
вулканическом впечатлении, которое она на меня произвела; похожее состояние я
испытываю, слушая шестичасовые речи Фиделя Кастро В своих работах Эллисон снова
и снова возвращается к телевидению, как человек, зачарованный взглядом
смертельно опасной – и он это знает – змеи. Без очевидных причин обширное
предисловие к сборнику рассказов Эллисона 1978 года “Странное вино” (Strange
Wine) (его мы обсудим подробнее в следующей главе) – это обвинительная речь
против ТВ, озаглавленная “Потрясающее открытие! Отчего вымерли динозавры!
Кстати, вы тоже выглядите неплохо”.
Если попытаться обобщить все, сказанное Эллисоном о ТВ, то
суть оказывается простой и не слишком оригинальной (кто не может без
оригинальности, тот найдет ее в том, как он это выразил): ТВ – это губитель,
говорит Эллисон. Оно губит сюжеты, оно губит тех, кто придумывает эти сюжеты;
со временем оно губит и тех, кто их смотрит; молоко из этой соски ядовито. Я
полностью согласен с этим тезисом, однако хочу отметить два обстоятельства.
У Харлана есть телевизор. Большой.
И у меня тоже есть – еще больше, чем у Харлана. Это
“Панасоник синемавижн”, который занимает целый угол в моей гостиной.
Меа culpa, признаю.
Я могу рационально объяснить телевизор Харлана и то, что я
держу своего монстра, но это нас не совсем извиняет. Должен добавить, что
Эллисон холостяк и может смотреть телевизор двадцать часов в сутки, если
пожелает, и никому этим не навредит, кроме самого себя. С другой стороны, у
меня в доме трое маленьких детей – десяти, восьми и четырех лет, – которые
подвергаются воздействию этой машины ее предполагаемого вредного излучения, ее
неестественных цветов, ее волшебного окна в вульгарный, кричащий мир, где камеры
охотятся за задницами кошечек из “Плейбоя” и показывают бесконечные картины
жизни верхне-верхне-верхне-среднего класса, который для большинства американцев
не существовал и никогда не будет существовать. В Биафре голод стал образом
жизни; в Камбодже умирающие дети сидят на собственных вываливающихся
внутренностях; на Ближнем Востоке мессианское безумие угрожает поглотить
последние остатки разума, а мы торчим дома, загипнотизированные Ричардом
Доусоном из “Семейной вражды” (Family Feud), и смотрим Бадди Эбсена и Барнаби
Джонса. Я подозреваю, мои собственные дети больше верят в реальность капитана
Гиллигана и мистера Ховелла, чем в то, что произошло в марте 1979 года на
Тримайл-Айленд. Вернее, даже не подозреваю, а знаю точно.
Жанр ужасов неуютно чувствует себя на телевидении, которое в
шестичасовых новостях показывает черных джи-ай с оторванными ногами, горящие
деревни, сожженных напалмом детей и джунгли, облитые добрым старым “эйджент
оранж”
[171]
, детей, марширующих по улицам со свечками в руках, северные
вьетнамцы взяли верх, и в результате голод будет еще больше – не говоря уже о
таком выдающемся гуманисте, как Пол Пот из Камбоджи. Вся эта мерзость не очень
напоминает телешоу, верно? Спросите себя, могут ли такие события произойти в
“Гавайи, пять-ноль” (Hawaii Five-0)
[172]
. Ответ, разумеется, нет. Если бы
Стив Макгаррет был президентом с 1968 по 1976 год, мы бы всего этого избежали.
Стив, Дэнни и Чин Хо быстро бы со всем разобрались.
Те ужасы, которые мы обсуждаем в этой книге, используют сам
факт, что они нереальны (Харлан Эллисон хорошо это осознает: он запретил
использовать на обложке сборника своих рассказов слово “фэнтези”). Мы уже
рассматривали вопрос “Почему вы хотите писать произведения ужасов в мире, где
полно ужасов настоящих?” – я полагаю, что причина того, то жанр ужасов плохо
совместим с телевидением, в основе своей близка к этому вопросу: “Трудно
написать хорошее произведение ужасов в мире, где полно ужасов настоящих”.
Призрак в башне шотландского замка не в состоянии конкурировать с боеголовкой в
тысячу мегатонн, химическим и бактериологическим оружием или атомной станцией,
очевидно, собранной из конструктора десятилетним ребенком с плохой зрительной и
двигательной координацией. Даже Старик Кожаное Лицо из “Расчленения по-техасски
с помощью механической пилы” бледнеет перед овцами в Юте, убитыми
нервно-паралитическим газом. Если бы ветер подул в другом направлении,
население Солт-Лейк-Сити уподобилось бы овцам. И, мои добрые друзья,
когда-нибудь ветер обязательно подует не туда, куда надо. Можете смело на это
рассчитывать: передайте своему конгрессмену, что я так сказал. Рано или поздно
ветер всегда меняется.
