На сей раз у Серлинга не было контроля за творческим
содержанием сериала, каким он наслаждался, делая “Сумеречную зону”. (Однажды он
пожаловался, что студия пытается превратить “Галерею” в “Маннике”
[201]
с
саваном”.) И все же в “Ночной галерее” тоже есть немало интересных серий, в том
числе экранизация “Холодного воздуха” Лавкрафта и “Модель Пикмана” (Pickman's
Model). Кроме того, есть в ней серия, которую можно считать одной из самых страшных
из всех телесериалов. Это “Бумеранг” (Boomerang), экранизация рассказа Оскара
Кука. Речь идет о маленьком насекомом, которое называется “уховертка”.
Уховертку суют в ухо отрицательному герою, и она начинает – ик! – прогрызать
путь сквозь его мозг, причиняя ему немыслимую боль (в мозгу нет болевых
рецепторов, и физиологическая причина этой боли остается неразъясненной). Герою
говорят: существует лишь один шанс на миллиард, что отвратительное насекомое
найдет дорогу ко второму уху и вылезет через него; более вероятно, что оно
будет кружить по мозгу, пока ты, парень, окончательно не свихнешься.., или не
покончишь с собой. Зритель испытывает невероятное облегчение, когда почти
невозможное все-таки свершается и уховертка действительно выходит через другое ухо..,
и тут наносится заключительный удар: уховертка была самкой. И отложила яйца.
Миллионы яиц.
Но в большинстве своем серии “Ночной галереи” такого
леденящего впечатления не производили, и после трех нелегких лет, в течение
которых сериал переходил от одной формы к другой, его все-таки отменили. Это
была последняя звездная роль Серлинга.
"В сороковой день рождения, – пишет Наха, – Серлинг
совершил свой первый после Второй мировой войны прыжок с па??ашютом”. Заче??? “Я
сделал это, – объяснил он, – чтобы доказать, что не стар”. Но выглядел он
постаревшим; сравните ранние рекламные фото периода “Сумеречной зоны” со
сделанными на фоне идиотских изображений “Ночной галереи” снимками – и вы
увидите разительную перемену. Лицо у Серлинга покрылось морщинами, шея стала
бугристая; это лицо человека, наполовину съеденного телевизионным купоросом. В
1972 году он принял интервьюера в своем кабинете, увешанном взятыми в рамки
рецензиями на “Реквием”, “Образцы” и другие его телепьесы прежних лет.
"Иногда я прихожу сюда, просто чтобы взглянуть, –
говорил Серлинг. – У меня уже много лет не было таких отзывов. Теперь я знаю,
зачем люди заводят альбомы с вырезками: лишь для того, чтобы доказать себе, что
это было”. В интервью, взятом Линдой Бревелл девять лет спустя после того
прыжка в сороковой день рождения, сделанного, чтобы доказать самому себе, что
он не стар, Серлинг постоянно говорит о себе как о старике. Их встреча
проходила в любимом лос-анджелесском ресторане Серлинга “Ла Таверна”; Линда
Бревелл говорит, что Серлинг был “живой и полный энергии”, но в интервью
постоянно встречаются угнетающие фразы: в одном месте Серлинг говорит: “Я еще
не стар, но уже и не молод”, а в другом – прямо заявляет, что он старик. Почему
же он не отказался от этого изматывающего творческого соревнования? В финале
“Реквиема по тяжелому весу” Джек Паланс говорит, что должен вернуться на ринг,
хотя результат боя заранее определен, потому что ринг – это все, что он знает.
Ответ не хуже любого другого.
В 1975 году у Серлинга, заядлого трудоголика, который иногда
выкуривал по четыре пачки сигарет в день, произошел серьезный сердечный приступ,
и во время операции он умер. Его творческое наследие состоит из нескольких
ранних телепьес и “Сумеречной зоны”, которая стала одной из телевизионных
легенд наряду с “Беглецом” (The Fugitive)
[202]
и “Взять живым или мертвым”
(Wanted: Dead or Alive)
[203]
. Как оценить программу, которая пользуется
таким почетом (у тех, кто впервые увидел ее еще в детстве)? Сам Серлинг сказал
в интервью:
"Я думаю, что треть серий чертовски хороша, еще треть
терпима. Ну а остальные – просто шелудивые псы”.
Дело в том, что Серлинг сам написал шестьдесят два из первых
девяноста двух серий “Сумеречной зоны”; он печатал сценарии на машинке,
диктовал секретарше, наговаривал в диктофон – и при этом непрерывно курил.
Любителям фэнтези знакомы имена почти всех остальных авторов остальных тридцати
серий: Чарлз Бьюмонт, Ричард Матесон, Джордж Клейтон Джонсон, Эрл
Хамнер-младший, Роберт Преснелл, Джек Ньюмен, Монтгомери Питтмен и Рэй
Брэдбери. Простой факт заключается в том, что большинство шелудивых псов,
сбежавших из конуры, отмечены именем Серлинга. Сюда входят “Мистер Дентон
ночью” (Mr Denton en Doomsday), “Шестнадцатимиллиметровый склеп” (The
Sixteen-Millimeter Shrine), “Судная ночь” (Judgmeit Night), “Большое желание”
(The Big Tall Wish) (бессовестная слезовыжималка, история о ребенке, который
помогает побитому боксеру выиграть свой последний матч) и еще слишком много
других, чтобы мне хотелось их перечислять.
Меня всегда тревожили воспоминания зрителей о “Сумеречной
зоне”: большинство помнят только финальный “поворот”, но истинный успех
сериала, по моему мнению, имеет более солидное основание, потому что образует
жизненно важное звено между старой литературой дешевых журналов, предшествующих
50-м годам (или теми сериями “Триллера”, что основаны на лучших рассказах из этих
журналов), и “новой” литературой ужасов и фэнтези. Неделя за неделей
“Сумеречная зона” помещала самых обычных людей в самые необычные ситуации,
показывала нам тех, кто по каким-то причинам свернул в сторону, проник сквозь
щель в реальности.., и оказался в “зоне” Серлинга. Это весьма эффективный
принцип и к тому же самый прямой путь в мир фэнтези для тех зрителей и
читателей, которые обычно не стремятся посещать эти земли. Но, конечно, не
Серлинг создал этот принцип; еще в 40-е годы Рэй Брэдбери поставил обыкновенное
и ужасное рядом друг с другом, бок о бок, а когда он переместился в более
тайные уголки и начал по-новому использовать язык, на сцену вышел Джек Финней и
принялся оживлять сцены обычного в необычном. В программном сборнике рассказов,
который называется “Третий уровень” – это литературный эквивалент поразительных
картин Магрита, на которых железнодорожные поезда вырываются из каминов, или
работ Дали с часами, вяло свисающими с ветвей деревьев, – Финней определяет
границы “Сумеречной зоны” Серлинга. В заглавном рассказе Финней повествует о
человеке, который нашел загадочный третий уровень Грэнд-сентрал
[204]
(у
него только два уровня – замечание для тех, кто не знаком с этим аккуратным
старым зданием). Этот третий уровень – своего рода путевая станция во времени,
откуда можно попасть в более простую и счастливую эпоху (тот самый конец XIX
века, куда сбегает так много обиженных жизнью героев “Сумеречной зоны”; именно
туда сам Финней возвращается в своем знаменитом романе “Меж двух миров” (Time and
Again)). Во многих отношениях третий уровень Финнея соответствует “Сумеречной
зоне” Серлинга, и принцип Финнея во многом близок принципу Серлинга. Среди
выдающихся особенностей Финнея как писателя было умение незаметно, почти
небрежно пересечь границу и оказаться в ином мире.., как в том случае, когда
герой, переживший такой переход, вдруг обнаруживает на десятицентовой монете
портрет не Франклина Делано Рузвельта, а Вудро Вильсона; или когда другой герой
Финнея начинает путешествие на идиллическую планету Верна, сев в старый
автобус, стоящий на приколе в полуразрушенном деревенском сарае (“О пропавших
без вести” (Of Missing Persons)). Самое большое достижение Финнея, которое
повторяет затем “Сумеречная зона” (и все, кто писал после нее), заключается в
способности создавать фантастические сцены а-ля Дали – и потом не извиняться за
них и не объяснять их. Они просто есть, зачаровывающие и слегка пугающие,
мираж, но слишком реальный, чтобы им пренебречь: кирпич, плывущий над
холодильником; человек, едящий телеобед, полный глазных яблок; дети, играющие
со своим ручным динозавром на усеянном игрушками полу. Если фантазия кажется
реальной, настаивает Финней, а вслед за ним и Серлинг, никакие провода или
зеркала не нужны. В основном именно Финней и Серлинг нашли наконец достойный
ответ Лавкрафту, который показал новое направление. Для меня и для многих
представителей моего поколения этот ответ был подобен вспышке откровения,
осветившей миллионы увлекательнейших возможностей.
