Несмотря на весь научный антураж, “Мозг Донована” – фэнтези
в не меньшей степени, чем “Заклиная руны” М.Р. Джеймса (M.R. James. Casting the
Runes) или номинально научно-фантастический “Сияние извне” Лавкрафта (Colour
Out of Space).
Ну а теперь возьмем другой пример – историю, которая
передается устно, она никогда не была записана. Ее рассказывают обычно возле
бойскаутских костров, после того, как солнце село и над костром жарится на
палочках суфле из алфея. Не сомневаюсь, что вы ее знаете, но я хочу передать ее
в том виде, в котором услышал впервые сам. Солнце зашло за пустырем на окраине
Стратфорда, где мы обычно играли в бейсбол, если удавалось набрать две команды.
Я слушал ее, замерев от ужаса. Это самый фундаментальный страшный рассказ,
какой я знаю.
Этот парень и его девушка отправились на свидание,
понимаете? Они поехали на машине и решили остановиться на аллее Любовников. И
вот когда они туда ехали, по радио передали сообщение. Опасный маньяк-убийца по
прозвищу Крюк сбежал из тюремной психушки под названием “Саннидейл”. Его
прозвали Крюком, потому что у него нет правой руки, а вместо нее – острый как
бритва крюк. Он подстерегает влюбленных и этим крюком отрезает им головы. Он
делает это в два счета, потому что крюк у него очень острый, и когда его поймали,
у него в холодильнике было пятнадцать или двадцать голов. Диктор по радио
советовал обращать внимание на тех, у кого вместо руки крюк, и избегать
безлюдных темных мест.
Девушка сказала: “Давай вернемся, ладно?” Но парень – он был
рослый такой парень, сплошные мускулы – ответил: “Я этого психа не боюсь, да
он, наверно, за много миль отсюда”. А девушка возразила: “Послушай, Лу, зато я
боюсь. Больница “Саннидейл” совсем рядом. Давай поедем ко мне. Я сделаю
попкорн, и будем смотреть телевизор”.
Но парень ее не слушает, и вот скоро они добираются до
стоянки и ставят машину. А девушка все твердит, что хочет домой, потому что на
стоянке машин больше нет. Эти разговоры о Крюке всех распугали. А парень
говорит: “Перестань дрожать, бояться нечего, а если что, я тебя защищу”, – и
все такое.
И вот они развлекаются в машине, и вдруг она слышит какой-то
шум – ветка треснула или что-то еще. Словно по лесу кто-то к ним подбирается.
Тут ей становится по-настоящему страшно, она плачет, впадает в истерику и все
прочее, как бывает с девушками. И умоляет парня отвезти ее домой. А парень все
твердит, что ничего не слышит, но ей кажется, что она видит в зеркале заднего
обзора, будто кто-то скорчился за машиной, смотрит на них и улыбается. Тогда
девушка говорит, что если он сейчас же не отвезет ее домой, она больше никогда
с ним не поедет, и прочий вздор. И наконец, парень включает двигатель, потому
что уже успел кончить. И ее вопли ему надоели.
Вот они возвращаются домой, парень выходит, чтобы открыть ей
дверцу, и вдруг замирает. Лицо у него белое-белое, и глаза такие огромные, что
кажется, вот-вот выскочат. Она спрашивает: “Лу, что случилось?” А он вдруг
падает в обморок, прямо на тротуаре.
Тогда она выходит посмотреть, что случилось, и когда
захлопывает дверцу, слышит будто какое-то странное хихиканье. Она
поворачивается… И видит висящий на дверной ручке острый как бритва крюк.
История о Крюке – классический пример жестокого ужаса. В ней
нет характеров, нет темы, нет никаких остроумных ходов; она не поднимается до
красоты какого-то символа и не стремится ни к каким обобщениям – событий,
сознания или человеческой души. Чтобы найти все это, следует обращаться к
“литературе” – например, к рассказу Флэннери О'Коннор
[15]
“Хорошего
человека найти нелегко” (A Good Man Is Hard To Find), который по сюжету и
композиции очень похож на историю Крюка. Но рассказ о Крюке существует с
одной-единственной целью: до полусмерти пугать детишек в темное время суток.
Эту историю можно переделать – превратить Крюка в пришельца
из космоса и дать ему корабль с фотонным или подпространственным двигателем или
сделать его существом из параллельного мира а-ля Клиффорд Саймак. Но ни одна из
этих уловок не превратит историю Крюка в научную фантастику. Это очевидное,
несомненное произведение жанра ужасов, и весь его сюжет, вся его лаконичность,
все особенности направлены лишь на достижение эффекта последней фразы,
удивительно похожей на “Хэллоуин” (Halloween) Джона Карпентера (“Это было
привидение”, – говорит Джеми Ли Кертис в конце фильма. “Да”, – негромко
соглашается Доналд Плезенс) или “Туман” (The Fog). Оба фильма очень страшные –
и оба берут начало в истории о Крюке.
Складывается впечатление, что ужас просто существует – вне
всяких дефиниций и здравого смысла. В статье “Голливудское лето ужасов” из
“Ньюсуик” (имеется в виду лето 1979 года – лето “Фантазма” (Phantasm),
“Пророчества” (Prophecy), “Рассвета мертвецов” (Dawn of the Dead), “Ночного
крыла” (Nightwing) и “Чужого” (Alien)) автор пишет, что в самых пугающих сценах
из “Чужого” зрители скорее склонны стонать от отвращения, нежели кричать от
ужаса. Это неоспоримо: достаточно неприятно на миг смутно увидеть желеобразное
крабоподобное существо у кого-нибудь на лице, но идущая вслед за этим
отвратительная сцена “разрывания груди” вызывает дрожь омерзения.., и
происходит это за обеденным столом. Вполне хватит, чтобы извлечь из вас весь
поп-корн, который вы только что съели.
Если говорить о рациональном осмыслении жанра ужасов, то
максимум, что я могу сказать, – это то, что он существует на трех более или
менее независимых уровнях, причем каждый последующий уровень менее “чист”, чем
предыдущий. Самая чистая эмоция – ужас, такой, который рождает в человеке
история о Крюке или старинная классическая “Обезьянья лапа” (The Monkey's Paw).
В каждой из этих историй нет ничего внешне отвратительного: в одной – крюк, в
другой – высушенная обезьянья лапа, которая с виду ничуть не страшнее любой
пластмассовой безделушки для розыгрышей, что во множестве продаются в
магазинах. Только то, что способно увидеть сознание в этих историях, превращает
их в квинтэссенцию ужаса. В “Обезьяньей лапе” раздается стук в дверь и убитая
горем женщина идет открывать. И когда дверь распахивается, там нет ничего,
кроме ветра… Но наше сознание начинает гадать, что было бы за дверью, если бы
муж женщины не слишком торопился с третьим желанием, – и это рождение ужаса.
Ребенком я десятками глотал комиксы-страшилки Уильяма М.
Гейнса; “Страшное место” (The Haunt of Fear), “Байки из склепа” (Tales from the
Crypt), “Склеп ужаса” (The Vault of Horror) – и всех его подражателей (как с
записями Элвиса: Гейнсу часто подражали, и очень удачно, но ничего равного
оригиналу так никто и не создал). Эти комиксы пятидесятых до сих пор остаются
для меня вершиной ужаса, вернее, страха – эмоции, которая чуть менее чиста,
нежели ужас, потому что порождается не только сознанием. Страх включает в себя
и физическую реакцию при виде какого-либо уродства.
