Я закричала.
Кто-то поймал меня за ноги, поддерживая мой вес. Я
заморгала, увидела, что держит меня Гален.
– Дойл, хватит!
– Из королевы они никогда столько не пили, –
заметил Холод. Он подошел к нам, держа в руке мой нож.
– Если перерезать лианы, они на нас нападут, –
сказал Дойл.
– Что-то надо делать! – воскликнул Рис.
Дойл кивнул.
Рукава жакета у меня пропитались кровью. Я смутно подумала,
что лучше было бы надеть черное. На нем не так выступает кровь. Голова
кружилась, в ушах звенело. Надо бы остановить кровопотерю, пока не начало тошнить.
Ничего нет хуже тошноты от потери крови. Двигаться невозможно от слабости, а
хочется, невыносимо хочется вывернуть содержимое желудка на пол. Страх
постепенно сменялся легким, почти сверкающим ощущением, будто мир заволакивало
туманом.
Я была опасно близка к обмороку. Хватит с меня этих шипов, Я
попыталась сказать "хватит", но звука не получилось. Я
сосредоточилась, пыталась заставить губы двигаться, и они двинулись, образовали
слово, но звука не было.
Потом звук появился, но это не был мой голос. Лианы зашипели
и зашевелились над головой. Я посмотрела вверх – голова беспомощно откинулась.
Лианы клубились надо мной черным морем веревок. Колючки вокруг запястий с
резким шипением потянулись вверх. Только руки Галена удержали меня, не дали
втянуть в гнездо шипов. Лианы тянули, Гален держал, кровь текла из запястий.
Я завопила. Вопила единственное слово:
– Хватит!
Лианы затряслись, затрепетали у меня на коже. Вдруг комнату
заполнили падающие листья. Сухой коричневый снег полетел по воздуху. Послышался
резкий острый запах, как от осенней листвы, а под ним, второй волной, густой
аромат сырой земли.
Шипы опустили меня на землю. Гален взял меня на руки,
принял, когда лианы медленно опустили меня. И руки Галена, и лианы были странно
нежны, если могут быть нежными зубы, пытающиеся отгрызть тебе руку.
Удар о стену распахнувшейся двери был для меня первым
признаком, что розы отодвинулись от дверей.
Гален держал меня на руках, а лианы еще держали мне руки над
головой, когда мы все повернулись на свет от двери.
Он казался ярким, ослепительным, с легкой дымкой на краях. Я
знала, что свет кажется ярким только после мрака, и подумала, что дымка – это
мое ослабевшее зрение, но тут из этого дыма вышла женщина, и из пальцев ее
поднимался дым, будто каждый бледно-желтый палец был задутой свечой.
Ффлур вошла в комнату, одетая в непроглядно-черное платье,
от которого ее кожа приобретала оттенок желтого нарцисса. Соломенные волосы
развевались вокруг платья сверкающим плащом, который трепало ветром ее
собственной силы.
По обе стороны от нее ввалились стражи. У некоторых было
оружие, другие бросились с голыми руками. Было двадцать семь мужчин в страже
королевы и столько же женщин в страже короля, которые сейчас подчинялись Келу,
так как короля не было. Пятьдесят четыре воина, и менее тридцати ворвались в
двери.
Даже на грани обморока я попыталась запомнить лица,
запомнить, кто поспешил на помощь, а кто отсиживался в безопасности. Любой
страж, который в эту дверь не вошел, потерял все шансы на мое тело. Но я не
могла разглядеть лиц. Поток новых фигур хлынул из-за спин стражи, и все они
были намного ниже и куда меньше похожи на людей.
Пришли гоблины.
Гоблины не принадлежат Келу. Это было у меня последней
мыслью перед тем, как все поглотила темнота. Я провалилась в благословенную
тьму, как проваливается в глубокую воду камень, который может только падать и
падать, потому что дна нет.
Глава 31
В темноте был свет. Белая точка; она плыла ко мне,
разгораясь ярче и ярче. Уже стало видно, что это не свет, а белое пламя. Через
тьму летел шар белого огня, летел ко мне, и я не могла от него уклониться,
потому что тела у меня не было. Я была – что-то, плавающее в прохладной мгле.
Огонь омыл меня, и у меня появилось тело. Появились кожа и мышцы, кости и
голос. Меня обдало зноем, мышцы закипели, стали лопаться от жара. Огонь
вгрызался в кости, наполнял жилы расплавленным металлом и выдирался из меня,
выворачивая наизнанку.
Я пришла в сознание от собственного крика.
Надо мной склонился Гален. Только его лицо и удержало меня
от безумной паники. Он держал на коленях мою голову, гладил по лбу, отводил
волосы с лица.
– Все в порядке, Мерри, все в порядке.
В его глазах стояли слезы, сверкая зеленым стеклом.
Ко мне наклонилась Ффлур.
– Неудачное приветствие приношу я тебе, принцесса
Мередит, но, повинуясь королеве, я должна.
В переводе это означало, что она вызвала меня из тьмы,
заставила очнуться – по приказу королевы. Ффлур была из тех, кто очень
старается жить так, будто нынешний год не выражается четырехзначным числом. Ее
гобелены выставлялись в музее искусств Сент-Луиса. Их фотографии и описания
появлялись как минимум в двух крупных журналах. Ффлур отказывалась видеть эти
статьи, и ни при каких обстоятельствах нельзя было бы ее уговорить пойти в
музей. Она отказывалась от интервью на телевидении, в газетах и в упомянутых
журналах.
Только со второй попытки я смогла заставить свой голос
произнести что-то, отличное от стона.
– Это ты освободила дверь от роз?
– Я, – ответила она.
Я попыталась улыбнуться ей, но это не очень получилось.
– Ты многим рисковала, Ффлур, чтобы помочь мне. Тебе не
за что извиняться.
Она посмотрела на окружающие нас лица. Приложив палец мне ко
лбу, она промыслила только одно слово: "Потом". Она хотела поговорить
со мной позже, но не хотела, чтобы кто-нибудь знал. Помимо прочих своих
талантов, она была целительница. Тем же жестом она могла проверить состояние
моего здоровья, так что вряд ли кто-нибудь что-нибудь заподозрил.
Я не рискнула даже кивнуть. Лучшее, что я могла
сделать, – глядеть в ее черные глаза, резкий контраст со всей этой
желтизной, такой резкий, что они были похожи на глаза куклы. Я смотрела в эти
глаза и пыталась взглядом сказать, что поняла ее. Я еще не видела тронного
зала, а уже по шею увязла в придворных интригах. Обычное дело.
В облаке кожи и винила надо мной склонилась тетя. Она взяла
меня за правую руку, погладила ее, размазывая кровь по своим кожаным перчаткам.
– Дойл мне рассказал, что ты уколола палец о шип, и
розы внезапно ожили.
Я посмотрела на нее, пытаясь понять выражение ее лица, и не
поняла. Запястья горели острой болью, которая, казалось, проникает до самых
костей. Пальцы королевы играли поверх свежих ран, и каждый раз, когда кожа
перчаток задевала рану, я дергалась.
