Но наконец, наконец Кураг убрал голову от моей руки. Я
отобрала и левую руку от его груди. Губы оставили у меня на коже последний
поцелуй, и я отодвинулась.
Кураг раздвинул в улыбке тонкие губы, показав желтые зубы с
мазками крови.
– Сделай лучше, принцесса, если сможешь, хотя у меня
всегда сидхе оказывались слишком чопорными, чтобы работать языком как следует.
– Не с теми сидхе имел ты дело, Кураг. У меня они все
оказывались... – я понизила голос до хриплого шепота и глазам придала
соответствующее выражение, – орально одаренными.
Кураг хихикнул, тихо и нехорошо, но с предвкушением.
Меня слегка шатало, но я стояла на ногах, а только это и
требовалось. Но мне надо будет вскоре сесть, чтобы не упасть.
– Моя очередь, – сказала я.
Кураг осклабился шире:
– Соси меня, милая Мерри, соси крепко!
Я бы покачала головой, если бы не знала, что от этого она
закружится еще сильнее.
– Ты не меняешься, Кураг.
– А зачем? – спросил он. – Ни одна женщина, с
которой я спал за последние восемьсот лет, не ушла от меня недовольная.
– Только окровавленная, – сказала я.
Он моргнул, потом снова засмеялся:
– А без крови – какой смысл?
Я постаралась не улыбнуться, но не сдержалась.
– Бахвальство гоблина, который еще даже своей крови не
предложил.
Он протянул мне руку. Кровь текла густым красным потоком.
Рана, которую он предложил мне, была глубже, чем казалась, – зияющая
полоса, как третий рот.
– Твоя царица хотела тебя убить, – сказала я.
Он посмотрел на рану, все еще ухмыляясь:
– Ага.
– А тебе, похоже, приятно.
– А тебе, похоже, принцесса, хочется оттянуть момент,
когда ты своим чистеньким ротиком приложишься ко мне.
– Кровь сидхе сладка, кровь гоблинов горька, –
произнес Гален.
Есть у нас такая старая поговорка. И неверная.
– Пока кровь красная, она вся для меня одного
вкуса, – сказала я и опустила рот к открытой ране.
Я не могла охватить рану ртом, как охватывал мою рану Кураг.
Но взять его кровь – это требовало больше, чем простого касания губ. Отнестись
к питью крови иначе, как к акту страсти, которым оно должно быть, как к чести,
которой оно должно быть, – смертельное оскорбление.
Это особое искусство – сосать кровь из раны столь глубокой.
Надо начинать медленно, врабатываться в рану. Я стала лизать кожу возле самого
мелкого края раны медленными и длинными движениями. Один из приемов, когда
пьешь много крови, – глотать часто. Второй – сосредоточиться на каждой
задаче отдельно. Я сосредоточилась на том, какая грубая кожа у Курага, на
здоровенном шероховатом бугре, который соседствовал с раной как узел в коже. Я изучала
этот узел, секунду катала его во рту, что было больше, чем я должна была
сделать, но я набиралась мужества перейти к ране. Немножко крови я люблю,
немножко боли, но эта рана была глубокая, свежая и несколько излишне...
обильная, чтобы быть приятной.
Я еще два раза лизнула неглубокий конец раны и сомкнула над
ней губы. Кровь потекла слишком быстро, и мне пришлось судорожно сглатывать,
дыша через нос, и все равно слишком еще было много этой сладковатой, с
металлическим вкусом жидкости. Слишком много, чтобы не мешала дышать, слишком
много, чтобы проглотить. Я чуть не поперхнулась и постаралась думать о
чем-нибудь другом, о чем угодно. Края раны были очень чистыми и гладкими. Уже
по одному этому было ясно, как остер этот нож. Мне стало бы легче, если бы я
могла помочь себе руками, получала информацию от других органов чувств. Я
ощущала, как мои руки напрягаются, будто ищут, во что вцепиться. И я не могла
подчинить их себе до конца. Что-то надо было делать.
Чья-то рука зацепила мои пальцы, и я схватилась за нее,
сжала. Вторая рука повисла в воздухе, но и ее тоже перехватили. Я подумала, что
это Гален – по идеальной гладкости тыльной стороны ладони, но сама ладонь и
пальцы были в мозолях от меча и щита – слишком грубых для Галена. Эти руки
упражняются с оружием дольше, чем Гален живет на свете. Я держалась за них, они
отвечали на мое пожатие, держали меня в ответ.
Мой рот мой не отрывался от руки Курага, но внимание я
переключила на руки, на силу, что держала меня. Я ощущала, как она удерживает
мои руки за спиной, чуть приподнимая, на самом краю боли. Чудесное отвлечение,
как раз то, что мне было нужно.
Я с судорожным вздохом оторвалась от раны, наконец-то имея
возможность как следует вдохнуть. Чуть было не закашлялась, но державший меня
дернул мне руки кверху, и я снова ахнула вместо этого. Миг прошел, и снова все
было в порядке. Опасность оконфузиться, выблевав всю эту добрую кровь, миновала
меня.
Руки, державшие меня, опустились вниз, боль прошла. Теперь я
могла просто держаться за них.
– Хм-м, – произнес Кураг. – Отличная работа,
Мерри. Ты истинная дочь своего отца.
– Высокая похвала в твоих устах, Кураг.
Я шагнула назад, оступилась. Руки удержали меня, дали
опереться на грудь своего владельца. Я, еще не повернувшись, знала, кто это.
Дойл смотрел на меня сверху, а я прислонялась к его телу, все еще цепляясь за
него руками.
Одними губами я сказала ему:
– Спасибо.
Он чуть кивнул. Он не сделал ни одного движения, чтобы
отпустить меня, а я не сделала ни одного движения, чтобы отстраниться. Я
страшно боялась, что стоит мне отпустить его руки или шагнуть от него, как я
свалюсь. Но дело было еще и в том, что в этот момент я ощущала себя в
безопасности. Я знала, что, если я упаду, он меня подхватит.
– Моя кровь в твоем теле и твоя – в моем, Кураг, –
сказала я. – Кровное родство между нами до следующей луны.
Кураг кивнул:
– Твои враги – мои враги. Твои любимые – мои
любимые. – Он шагнул вперед, навис надо мной, даже над Дойлом. –
Кровный союз между нами на одну луну, если...
Я вскинула на него глаза:
– Что значит "если"? Ритуал совершен.
Кураг поднял все три глаза на Дойла.
– Твой Мрак знает, что значит "если".
– Пока что он – Мрак королевы, – сказала я.
Глаза Курага покосились на меня, потом обратно на Дойла.
– Не королеву держит он сейчас за руки.
Я попыталась отодвинуться от Дойла, но он крепче сжал мне
руки. Я заставила себя успокоиться и прислониться к нему.
– Не твое дело, за что он меня держит, Кураг.
Кураг прищурился:
– Он – твой новый консорт? До меня дошел слух, что для
этого ты вернулась ко Двору – выбрать нового консорта.
